Неподведенные итоги

Ребята-исполнители так беззаветно отдавались работе, так нату­рально выглядели в ролях подонков, были столь неистовы, что я по­степенно начал перекладывать на них свое отношение к персонажам. Я начал отождествлять исполнителей с героями и потихоньку нена­видел их. Каждый вечер, когда я возвращался со съемки домой, у меня болело сердце. «Боже, чем я занимаюсь на старости лет, – говорил я себе. – Какой ужас жить в таком обществе, среди таких чу­довищ. Что будет со страной?..»

Вероятно, чувство, испытываемое мною, говорило о полной от­даче и режиссера, и артистов ситуациям фильма и его персонажам, когда игра воспринималась уже взаправду, как сама жизнь. (Призна­юсь, каждый раз, когда я смотрю эту картину, у меня портится на­строение, начинает покалывать в сердце, депрессия охватывает меня. Обычно после всех моих картин зрителю хочется жить. И, пожалуй, это единственная моя лента, после которой жить как-то не хочется. Поэтому из инстинкта самосохранения я стараюсь смотреть «Доро­гую Елену Сергеевну» как можно реже. Я ничуть не жалею о том, что сделал эту ленту. Для меня «Дорогая Елена Сергеевна» – это крик, это предупреждение. Фильм ставит, как мне кажется, безжа­лостный диагноз болезни нашего общества. На излечение этой бо­лезни, думается, потребуется немало десятилетий, и то при условии, что наша нынешняя социальная система превратится в нормальную, демократическую, человеческую, правовую.)

МАЙ. Фирма «Мелодия» затеяла выпуск моей пластинки. В нее должны войти песни на мои стихи, которые сочинили композиторы Андрей Петров, Сергей Никитин, Александр Блох. Песни поют Л. Гурченко, А. Фрейндлих, Н. Караченцов, В. Пономарева, О. Ба­силашвили, Татьяна и Сергей Никитины. А также на пластинке должно быть около двадцати стихотворений в авторском исполне­нии, то есть в моем. Несколько вечеров режиссер пластинки Э. Верник бился со мной, как с чтецом. Я очень старался. И еще раз понял: актер – труднейшая профессия. Наконец-то записали...

ИЮЛЬ. В библиотечке «Огонька», приложении к журналу, вышла крохотная, ценой в 15 копеек, книжечка моих стихотворений «Внутренний монолог». Событие для меня не ординарное. Скорее всего, это, как говорят в Одессе, сразу две книги – первая и послед­няя одновременно. Признаюсь, я не считаю себя профессиональным поэтом. И вообще поэтом. Но поэзию и поэтов люблю, недурно знаю. И некоторую слабость к собственному сочинительству испы­тываю. Думаю, потребность писать стихи появилась у меня оттого, что кинематограф – искусство коллективное. Несмотря на примат режиссера, на его доминирующее положение в создании фильма, каждая кинолента – это сплав дарований (или бездарностей) и сце­нариста, и актеров, и оператора, и композитора, и художника, и, ра­зумеется, постановщика. Ну, а создание стихотворения – это инди­видуальный процесс, очень личный, глубоко интимный... Причем, честно говоря, процесс совершенно неуправляемый. Иногда стихи возникают часто, чуть ли не каждый день, а иной раз не появляются по нескольку месяцев. Причем это не зависит от занятости или за­грузки. Факт сей лишний раз говорит о моей непрофессиональности в поэтическом смысле...

Как постепенна смена возраста,

и как расплывчаты приметы.

В усталой и осенней взрослости

бушуют отголоски лета.

Но вот придвинулось предзимье...

И, утренним ледком прихвачено,

Вдруг сердце на момент застынет...

А в нас еще весна дурачится.

Такая вот разноголосица,

смешные в чем-то несуразности:

и детства отзвуки доносятся,

и смерть кивает неотвязная.

* * *

В трамвай, что несется в бессмертье,

попасть нереально, поверьте.

Меж гениями – толкотня,

и места там нет для меня.

В трамвае, идущем в известность,

ругаются тоже и тесно.

Нацелился, было, вскочить...

Да, черт с ним, решил пропустить.

А этот трамвай – до Ордынки...

Я впрыгну в него по старинке,

повисну опять на подножке

и в юность вернусь на немножко.

Под лязганье стрелок трамвайных

я вспомню подружек случайных,

забытых товарищей лица...

И с этим ничто не сравнится.

Я все еще, как прежде жил, живу,

а наступило время отступленья.

Чтобы всю жизнь держаться на плаву,

у каждого свои приспособленья.

Я никогда не клянчил, не просил,

карьерной не обременен заботой...

Я просто сочинял по мере сил

и делал это с сердцем и охотой.

Но невозможно без конца черпать, –

колодец не бездонным оказался.

А я привык давать, давать, давать!..

и, очевидно, вдрызг поиздержался.

Проснусь под утро... Долго не засну...

О как сдавать позиции обидно!

Но то, что потихоньку я тону,

покамест никому еще не видно.

Богатства я за годы не скопил...

Порою жил и трудно, и натужно.

В дорогу ничего я не купил...

Да в этот путь и ничего не нужно.

АВГУСТ. Работа над сценарием по роману Владимира Войновича.

СЕНТЯБРЬ. Очевидно, потому, что я был первым лауреатом, по­лучившим приз «Золотой Дюк» в 1987 году, на следующий год мне предложили стать председателем жюри Одесского кинофестиваля. Среди членов жюри были Виталий Коротич, Михаил Жванецкий, Илья Глазунов, Никита Богословский...