— Раз надо, снова наточишь, — сказала Валя. — Теперь тебе придется держать марку и доказывать, что успех твоих прославленных «Шоферов» не случайность.
Валентина Григорьевна добавила:
— Да. Наверно, у режиссеров, у писателей, у журналистов — это приходится доказывать каждый раз, каждой новой вещью. Каждой новой работой. Впрочем, а у гидрогеологов?.. А насчет прошлогоднего снега, Глеб… Юрий Константинович очень горячо доказывал, что это совершенно бессмысленное выражение. Этот снег — и для хлеба он нужен, и для пастбищ… И для рек. А повсюду в песках — и у нас, и в Туркмении, и в Узбекистане — на прошлогодний снег надеются, стараются сберечь его до капли — делают ямы для стока талых и дождевых вод. Называются они в обиходе сардо́ба или еще как.
— Как? — переспросил Глеб.
— Да, к а к.
Валя оживилась:
— А что, Глеб?.. Надо как-то найти способ вставить это в новый твой фильм.
— А что — конечно! Жаль только… Летом не снимешь снег, как бы оно следовало.
— А ты же, помнишь, снимал репортаж о снегозадержании? Метет поземка, полное безлюдье в степи, и вдруг — тракторы. И снежные валы, как застывшие волны.
— Наверно, оттуда и придется взять несколько планов, — согласился он. — И кроме того, зимняя степь сохранилась от моих «Шоферов». А то ведь срок сдачи у меня в начале сентября. Фильм по плану третьего квартала.
— Снег, снег… — продолжала Валя развивать эту мысль. — К весне он становится прошлогодним снегом. А прошлое хоть оно и проходит, но не проходит бесследно. Остается и все хорошее, и все плохое — тоже остается. Не так впрямую, понятно, но это должно чувствоваться.
Выглядело все это заманчиво…
— Тем более, — добавил Глеб, — что в сценарии есть наметки, позволяющие говорить не только о научных рекомендациях их опытной станции…
— А еще — о мужестве ученого, — закончила Валя, — который добивается осуществления своих идей, не считаясь с тем, что это может повлиять на его судьбу.
— Кажется, фильма еще нет, а дикторский текст вы уже наговариваете, — сказала Валентина Григорьевна. С тех пор, как Валя вышла замуж за Глеба, и Юрий Константинович, и она сама постепенно приучились смотреть документальные фильмы и разбираться в тонкостях документального кино.
— Это, пожалуй, больше, чем просто текст… Это вполне может стать образным решением, — сказал Глеб обрадованно.
— А ты так с этого и начинай… — Этим Валя не ограничилась, она не преминула упрекнуть его: — Тебе же в начале той недели сдавать режиссерскую разработку, а ты пока что всерьез за нее не принимался…
В среду по местному телевидению показывали фильм Глеба, и премьеру молодежь отмечала не дома, а в ресторане. Вероятно, решили, что дома это еще неудобно. И не отмечать было нельзя. Валя только позвонила — узнать, понравились ли матери «Целинные шофера» в окончательном их виде, и сказала, придут они поздно, пусть не ждет их, ложится, но не закрывает дверь на цепочку.
Фильм был действительно хороший. С настроением. В нем возникала нескончаемая дорога, которая то надвигается в ветровое стекло, а то — остается позади… И не просто километры отсчитывались на спидометре — цифры определяли мужество обветренных степными ветрами людей — шоферов, если мужество может поддаться цифровому выражению. Оказалось, может… Сильно был снят большой эпизод — спасательные работы во время жесточайшего бурана, который прошел по всей степи в начале минувшей зимы.
Юрий Константинович каждый вечер звонил Вале — она не находила себе места, ведь Глеб и его оператор уехали со спасателями, и он не мог дать о себе знать, потому что телефонная связь с районами была нарушена и долго не восстанавливалась. А потом задул еще один буран, не слабее предыдущего, и так неделю о Глебе ничего не было известно. А жертвы были. Вернулся он совершенно промороженный, но зато с десятью неповторимыми отснятыми кассетами, и после прилетел в Алма-Ату показывать черновой материал руководству студии.
Юрий Константинович успел еще посмотреть несмонтированные кадры — Глеб возил на «Телефильм» его и Валю, а Валентина Григорьевна не смогла отлучиться, потому что кто-то должен был остаться с Николкой.
Было очень трогательно, как гордилась Глебом Валя. Она привыкла, что отец не давал себе поблажек, когда дело касалось дела, и погибал от жажды в песках, и тонул в реках, но всегда — снова пускался в дорогу. И была рада те же качества находить в муже. А Глеб своего отца вообще не помнил, отец погиб под Ельней, мать умерла вскоре после войны, и воспитывался он в Саратове, у одинокой тетки, старшей сестры отца. Тетка тоже умерла до того, как он окончил институт. И Валя, и ее семья стала для Глеба воплощением того, чего он сам был лишен. Они как-то быстро сдружились с Юрием Константиновичем, хоть и не часто виделись.