Неподвижно лишь солнце любви

Рука Теремрина нащупала тугой поясок, оставивший на животике осязаемую пальцами ребристую строчку. Ирина впилась руками в его плечи, и замерла в объятиях, успокаиваемая его горячим шёпотом. Неспешно, сантиметр за сантиметром, удалял он эту последнюю преграду. Ирина лежала на боку, не мешая ему, и лишь когда рука его достигла колен, слегка поджала ноги и помогла освободить себя от тонкой, повлажневшей преграды из ажурного материала. Она подивилась, что позволила ему провести рукой по тем местам, которых никогда не касалась мужская рука. В следующее мгновение они сплелись в объятиях, уже ничем не разделяемые. Он повернул её на спину и осторожно продолжил своё наступление, нависая над нею и ощущая, как бешено колотится сердце. Он весь сгорал от нетерпения, и требовалось немало внутренних сил, чтобы не рвануться вперед, сокрушая всё на своём пути. Он не навалился на неё подобно зверю на захваченную добычу, но, словно прикрывая её своим телом от всего мира, от всех тревог и невзгод, вдруг с восторгом ощутил своей широкой грудью два острых упругих холмика. И тут же почувствовал, как её ноги повинуются требовательному давлению его руки, как вся она раскрывается под ним, принимая в себя всю его мужскую силу, его любовь, его страсть. В следующее мгновение она слабо ойкнула и ещё сильнее вцепилась в его плечи. Он погрузился во всю глубину её существа, и ему показалось, что проник в неё не одной лишь истомлённой ожиданием частичкой тела, а весь без остатка утонул в чарующем её волшебстве. И лишь на мгновение озадачила мысль, что он проник в это её волшебство с несколько большею лёгкостью, чем в волшебство Кати. Впрочем, эта мысль не задержалась в его сознании, потому что всё поведение Ирины, причём поведение явно бесхитростное, натуральное, прогоняло всякие мысли и подозрения. Он обнимал и прижимал её к себе до хруста косточек, и она отвечала объятиями на его объятия. Это восхитительное слияния заставило забыть обо всём на свете: и о шуме на улице, и времени, и, вместе с тем, о том важнейшем, о чём не следовало бы забывать в такие вот неописуемо яркие моменты соединения и слияния мужчины и женщины.

Между тем, долгая, трепетная и изнуряющая подготовка привела к мгновенному, почти электрическому разряду, молнией пробежавшему от него к ней, к разряду, которого с нетерпением ждал, даже помимо её воли, молодой, здоровый и сильный организм женщины, давно уже готовый к тому, для чего он предназначался самой Природой. А она, хозяйка этого организма, словно уступая его настойчивому требованию, сжимала в объятиях Теремрина, ощущая неизъяснимую полноту счастья, проникшего в неё и, казалось, разливающегося по всему её телу. И Теремрин, словно бы повинующийся чему-то свыше, не шевелясь, прижимался к ней, чувствуя, как растворяется каждая клеточка его тела в каждой клеточке её тела. Подобного ещё не было у неё никогда. Подобного не было у него очень давно. Они готовы были задохнуться во взаимных объятиях, не имея сил разомкнуть руки.

Он где-то читал, что энергия, выделяемая при полном, совершенном, истинном слиянии мужчины и женщины, любящих друг друга по-настоящему, вырывается наружу, в атмосферу, распространяя волны, очищающие окружающую среду от зла и всякой нечисти. И напротив, совокупления, ошибочно называемые либерально-демократическими «мыслителями» любовью, не имеющие под собой духовно-нравственной основы, упражнения «на счёт» – кто больше – лишённые истинных чувств, оставляют лишь чёрную дыру в душах, разрушая само человеческое существо потомков обезьян, именуемых партнёрами. Истинная любовь отличается от примитивных похотливых чувств так же, как симфоническая музыка от проповедуемых демократами суррогатных аккордов, именуемых современной музыкой.

Только идеологи демократии, умственное развитие которых позволяет воспринимать лишь самый банальный примитив, назвали впоследствии недоступным для их понимания словом любовь всю ту грязь и мерзость, которая продаётся за деньги. Только они полагают, будто любовь это то, что вечерами выстраивается в шеренги на известных торговых точках, где продавцами являются те, кто давно уже потерял облик человеческий, а покупателями те, кто его и вообще вряд ли когда-то имел. Им не дано понять, что дежурное удовольствие, купленное за деньги, которые они почему-то именуют бабками, а то и вовсе уменьшительно ласково бабульками, не поддаётся никакому сравнению с теми волшебными чувствами, которые испытывают истинно любящие существа, разумеется, когда одно из них мужчина, а другое женщина, а не однополые особи.

Впрочем, в те счастливые для наших героев времена, когда они наслаждались поистине совершенной близостью, основанной на настоящих чувствах, на настоящей любви, любовью ещё было принято называть любовь, а не свободную от совести пародию на это светлое чувство. Господствующая идеология ещё не поощряла торговлю так называемой любовью, как позднее стали поощрять это те, кто насаждал в России свободу от совести.