Неподвластные времени

Харпер прикрыл глаза и покачал головой. Вопросы он задавал чисто автоматически. У него не было причин подозревать Анни в том, что она что-то скрывает. Никаких причин, кроме старой обиды и горечи, а он поклялся самому себе, что справится с этим. И дал себе клятву, что с этого мгновения будет безоговорочно верить Анни на слово.

— Нет, — проговорил он, открывая глаза и глядя на нее. — Я вовсе не думаю, что ты что-то скрываешь, Анни. Я верю тебе. Но мне кажется, что ты должна быть готова ко всему. Воры-домушники — а тем паче законопослушные граждане — не устраивают анонимных телефонных звонков, разыскивая потерянные маленькие черные книжки.

Анни зябко передернула плечами:

— Что ты этим хочешь сказать?

— Не хочу. Просто говорю. Либо Майк занимался незаконными делишками, либо шантажировал кого-то, кто занимался незаконными делишками.

Анни сглотнула вставший в горле комок:

— Или — и то и другое?

— Или — и то и другое.

Они принялись за дело, начав с противоположных концов дома — заглядывали в каждый угол, в каждую щель, какую только могли углядеть; потом каждый еще раз проверил территорию поисков другого. Они не нашли ничего. Было уже за полночь, когда они сдались и прекратили бесполезные поиски.

— Что, если мы ее никогда не найдем? — спросила Анни; она явно была на пределе — это было видно по прорезавшимся в углах рта морщинкам, по тому, как сузились ее зрачки. Пальцы ее вздрагивали. — Что, он так и будет изводить меня звонками? Или будет приходить и переворачивать весь дом вверх дном каждый раз, когда меня не будет? Что мне делать?

— Сначала, — проговорил Харпер, поворачивая ее лицом к себе и гладя ее плечи, — тебе нужно успокоиться. Я понимаю, это нелегко — ты устала и напугана; но я позабочусь о тебе. Либо мы найдем эту чертову книжку и во всем разберемся, либо он поймет наконец, что у тебя этой штуки нет, и отвяжется от тебя. Мы еще не смотрели в машине и в пикапе. Завтра я первым делом в них покопаюсь, потом посмотрим в амбаре, в сарае, в курятнике… словом, везде, где можно и нельзя. Мы наверное ее найдем Анни. Только не ночью. Сейчас попробуй выкинуть все это из головы и отдохнуть. Ты и так уже с ног валишься. Иди наверх, я тут сам все запру.

Когда Анни вышла из ванной комнаты — всего несколькими минутами позже, — дверь комнаты Харпера была закрыта. Он уже запер дом и отправился спать. Анни почувствовала, как ее переполняют отчаяние и облегчение — чувства равно сильные и перемешанные в ее душе совершенно невероятным образом.

Облегчение она чувствовала оттого, что ей не придется размышлять над вопросом, который он задал ей утром, — о том, почему решила провести с ним ночь. О да, она хотела этого. С первой минуты, когда она снова увидела его — две недели назад, подумать только! — это влечение становилось все сильнее.

Но это объясняло только, почему она все это позволяла — почему она принимала все то, что доставило ей столько удовольствия ночью. Это не объясняло, почему она с такой радостью давала ему все, чего он хотел от нее, почему ей хотелось, чтобы его сердце забилось так же часто, чтобы дыхание его стало таким же тяжелым и прерывистым, как и ее. Может, дело в чисто женском желании доставить удовольствие мужчине, чтобы самой получить от него еще большее удовольствие? Или Харпер был все-таки прав, сказав, что она отдалась ему, чтобы загладить свою прошлую вину?

Конечно, и перед ним, и перед самой собой она отрицала это. Но… быть может, в этом предположении все-таки была доля истины? Доставить ему удовольствие, чтобы унять гложущую ее совесть… Господи Боже, неужели она и до этого способна дойти, чтобы только успокоить совесть?!

Нет. По крайней мере, Анни надеялась, что нет. Так она считала. Но Харпер заставил ее сомневаться в себе. Она знала, что еще несколько часов будет лежать без сна, пытаясь всерьез разобраться в себе.

Значит, ее должно радовать то, что он отправился спать, решив не проводить ночь с ней. Но она вовсе не была рада — потому что, каковы бы ни были причины, толкнувшие их в объятия друг друга, она хотела бы, чтобы эту ночь они тоже провели вместе. Анни хотела снова ощутить жар его тела, ласку его губ, его рук, силу его мускулов — она желала этого — страстно, всей душой…

Боже, как же она хотела его…

По всей очевидности, Харпер не испытывал ничего подобного, раз просто запер дверь и молча отправился спать — даже доброй ночи ей не пожелал. Ушел, пока она была в ванной. Почему?

Анни тихонько горестно вздохнула и отправилась в свою комнату. Ночь обещала быть долгой и одинокой.

Тоскливые завывания койота напомнили Харперу — словно он нуждался в этом напоминании! — насколько он одинок. Смешно, но за все эти годы он ни разу не чувствовал себя так одиноко. С тех самых пор, когда ушел с фермы — сразу после похорон отца. Когда Анни была беременна — носила его ребенка. Его сына.