Непогрешимый предводитель

На площадке вверху стоял сам Силач. Вы знаете, я был без оружия, я уже не раз это повторяю. Я знаю, что вы мне не верите, но это абсолютная правда. Я был безоружен. Не я застрелил Силача. Я не знаю, кто это сделал. Кто бы ни сделал, он стрелял изумительно. Две пули получил Силач между глаз, одна прямо над другой раз, раз — две аккуратные дырочки между глаз, просто изумительно. Он тут же упал. Мы перепрыгнули через него и вбежали в большую комнату, где они собираются, где всё пропахло негритянским потом и мочой. Они все кинулись бежать, поняли, что это налёт и их сейчас уничтожат. Дока ранили как раз, когда я услышал сирены. Ему прямо в живот попало. Все стреляли, кричали и выбегали наружу, наша цель была по, кончить с войной, а совсем не попасться и потом гнить в тюрьме. Все выбегали, сбивая меня с ног. Док пытался, подняться. Он руками зажал себе кишки. В него выстрелили из очень большого калибра — наверное, 45-го, ниггеры обожают большие пушки. Он повалился на меня, я старался его поддержать, но он весь в крови, скользкий, и руки у меня все в крови, и тут я услышал, что крикнули: «Полиция! Всем оставаться на местах!». Ну тут вы появились, надели мне наручники и доставили сюда.

Так что, если вы спрашиваете меня, почему я это сделал, я сам хочу спросить вас. И первое: почему я сделал это? Почему я старался добиться мира в районе? Почему я старался положить конец этой войне, которая шла между кликами бог знает сколько лет? Почему я пытался сделать это с честью и не уронить наше имя? Почему я пытался очистить улицы от двух клик, которые были опасны, может быть, и для всего города? Если вы задаёте мне этот вопрос, то ответ от меня вы уже получили.

Я сделал это потому, что я президент. Вот почему. Я избранный вождь, и на мне лежит ответственность за людей, которым я служу.

Вот и всё. Всё, что я должен сказать.

Рэндола Нэзбита вывели из отдела в наручниках.

Он шёл с высоко поднятой головой и с этой стандартной телевизионной улыбочкой на лице. В конце коридора он повернулся и резко выбросил руку вверх, как бы прощаясь с детективами.

— Он даже не понял, что он наделал, — сказал Клинг.

— Он никогда не поймёт, — ответил Карелла.

— Присяжные ему растолкуют.

— Да. Благодарить надо бога, что есть присяжные.

Майер Майер взбегал по лестнице, когда полицейские сводили вниз Нэзбита. Он ворвался в комнату, сбросил пальто и шляпу и жизнерадостно спросил:

— А кого это увели?

— Президента, — ответил Карелла. — Внизу в камерах полно его подданных. И у Бруэна в один-ноль-один тоже всё забито. Там две другие банды упрятаны. Еле помещаются в двух участках.

— Вон оно как! — удивился Майер. — Что же он натворил?

— Решил навсегда покончить с войнами, — сказал Карелла.

— А ты откуда вдруг явился? — спросил Клинг.

— О-о, только что отобедал, да не один, а с писателем!

— Отобедал?! Да ты взгляни на часы! — Клинг выразительно кивнул на стену. Было двадцать минут двенадцатого.

— Именно отобедал. А ресторан-то какой, роскошь! А потом ещё долго ходили с ним по Холл-авеню, разговаривали. Я ему всё объяснял, что думаю насчёт связи телевидения с преступностью в обществе.

— Что же ты ему сказал? — поинтересовался Карелла.

— Да то, что не в телевидении дело. Подражают не только преступникам на экране, а скорее реальным типам — только оглянись вокруг... Куда там телевидению!

— Интересно, кого ты имел в виду? — поинтересовался Карелла.