Непойманный дождь

Я не выбросил письмо, не повернул назад, не сбежал, а пошел по расшифрованному адресу: два квартала вперед, потом в подворотню направо.

Двор был грязный, страшный, продувной, такой, какие снятся в тоскливых, безнадежных кошмарах. У слепой, без окон, стены стояли мусорные баки — мне представилось, что они кишат крысами. Не знаю зачем, я подошел и заглянул — крыс я боюсь не меньше, чем сумасшедших. Но там оказался лишь строительный мусор: куски штукатурки, обломки кирпича, испачканные известкой газеты. С облегчением и разочарованием прошел дальше.

Вот он. Пришел. Дом номер 15. Закопченное, полуразрушенное здание — кажется, здесь недавно был пожар — первый этаж совсем черный, два верхних — нежилые: на окнах нет штор, кое-где даже выбиты стекла. Вместо крыльца — наскоро сколоченная из досок лестница, но дверь не только открыта, распахнута настежь. Что ж, уже то хорошо, что не придется долго звонить, вслушиваясь в призрачные звуки бутафорского дома.

Я поднялся по лестничке, заглянул в открытую дверь — что-то вроде небольшого предбанника, довольно темного — под потолком слабая голая лампочка, пол испачкан известкой. В глубине слышны голоса — бодро-деловые и тоже какие-то словно испачканные известкой. Ободренный их бодростью, пошел дальше.

Призраки были одеты в строительные костюмы, призраки занимались самым повседневным, непризрачным делом — штукатурили стены.

— Извините! — попытался вступить я с ними в контакт — получилось: один из них повернулся ко мне. — Вы не подскажете, где находится Музей масок? Здесь, — я постучал пальцем по конверту, — видно, указан неправильный адрес.

Он кивнул, что-то сказал своим двум товарищам — я не расслышал что, — положил на пол мастерок и подошел ко мне.

— Музей масок? — переспросил он и улыбнулся — зубы у него оказались стальные. — Спохватился! Сгорел твой музей.

— Понимаете, мне нужно доставить заказное письмо. — Я опять постучал по конверту. — Рюмину, Тимирязевская, пятнадцать, Музей ма…

— И Рюмин сгорел. — Он расхохотался сталезубым, отвратительным смехом. — Грохнули Рюмина, а потом все это к чертям собачьим подожгли. Сторож за сигаретами вышел, вернулся — а тут такая катавасия.

— Но как же…

— А хрен его знает! Грабануть, может, хотели? Не знаю. Я в этом музее не бывал, но говорят, маски стоящие были: африканские там, разные. Весь первый этаж занимал музей. Наверху пару квартир еще жилых оставалось, переселяли народ, под снос шел дом, а потом, видать, передумали. Наш хозяин его и прикупил после пожара. Сейчас вот ремонтируем. — Он кивнул на своих товарищей — они все так же усердно делали дело, не обращая на нас никакого внимания. — Не знаю, под офисы пойдет или что? Меня это не касается.

— А Рюмин?

— Это прежний владелец. Музей-то частный. Занимался человек. Говорят, по вечерам приходил, каталог составлял или еще что. Я думаю, любовался своей причудой, масками этими. Вот его и грохнули. Может, думали, что он сторож, может, им вообще было без разницы, лишь бы убрать того, кто мешает ограбить, может, личная какая-нибудь месть, не знаю. Сторож вернулся, а здесь все полыхает. Говорят, хороший был человек.

— Сторож?

— При чем тут сторож? Рюмин, владелец музея. Грохнули мужика, а музей подожгли. Да об этом еще в газетах писали, месяца три назад произошло, не читал?

— Не читал. Я вообще газет не читаю! — поскорей открестился я, мне представилось, что он сейчас протянет эту самую газету: снимет с головы свою газетную треуголку, развернет, расправит, отчеркнет маркером нужное место… Но вместо этого он зачем-то взял из руки моей конверт. Посмотрел на него, усмехнулся.

— Ну да, все правильно, Рюмину. Опоздало твое письмецо, на три месяца опоздало!

А затем сделал такую странную вещь! Он это письмо — заказное, подотчетное! — распечатал.

— Что вы делаете? — возмутился я и попытался вырвать у него пакет, но он не отдал, отмахнулся локтем:

— Да погоди ты!

Заглянул в распечатанный конверт, сунул внутрь руку и вытащил еще один конверт, поменьше. Внимательно посмотрел на него, удовлетворенно кивнул, как будто догадывался, что все так и окажется.

— А это тебе! — Он протянул его мне. — Смотри, что написано: Ефиму Долинину.

Я в ужасе уставился на конверт. Крупным, размашистым почерком там действительно было написано: Ефиму Долинину. Так подписывает секретарь, опытный, но не очень прилежный, у которого множество писем для рассылки, а это — одно из многих, очередное, не отличающееся от прочих: Сергею Петрову, Василию Степанову, Александру Курееву, Ефиму Долинину. Секретарь рассылает, адресат получает — в этом нет ничего необычного. Я — адресат, я — получил письмо, предназначенное мне, — что ж тут такого?

Ничего. Все нормально. Справлюсь сейчас с головокружением и этой невыносимой дрожью и распечатаю конверт.

Мой призрачный собеседник вернулся к своей работе: поднял с полу мастерок, пристроился к товарищам и с удвоенным рвением, наверстывая упущенное время, принялся штукатурить стену. Я повернулся, пошел, сжимая в руке письмо. У двери обернулся:

— До свидания.