Непокоренная Березина

— Да что ж сказать. Вывод ваш правилен. Я этого давно ждал.

— Окружения ждали? — пошутил Алексеев, нанося на карту последние разведывательные данные.

— Ответа на наши действия, товарищ Алексеев. Если хотите, то и окружения. Советую вам запомнить, что плох тот командир, который не ждет ответных действий со стороны противника. А партизаны и мы изрядно навредили фашистам. В такой обстановке беспечность, а хуже того, зазнайство губительны. Пора нам выпутываться из густых сетей.

Закончив переобувать сапоги, Огнивцев подошел к столу, на котором лежала топографическая карта.

— Ну-ка показывай свой пасьянс, Николай Федорович. Что тут получается? Значит, говоришь, они уже сосредоточились?

— Пока не все, как мне кажется. Да вот смотрите сами. Железная и шоссейная дороги на севере, река Березина на западе, Друть на востоке, а на юге — шоссе Минск — Могилев. Все это плотно перекрыто оккупантами… Кольцо, товарищ командир.

— Да… Широко закинули невод. Но будет ли улов? Вот в чем вопрос.

— А почему же не быть? Силенок-то у нас мало для прорыва. А у них, по неточным данным, уже до двух дивизий сосредоточено против нас плюс полиция.

— Это правда. Но на участке, где мы будем прорываться, будет их не так уж и много. Все дивизии они туда просто не поместят. Помнишь, в сорок первом Щучье озеро, советы генерала Доватора? Там тоже была целая дивизия, зарытая в землю, а мы прошли под ее носом без потерь.

— Так-то оно так… Но все же какие силы бросаются против нас! И к тому же еще не исключена добавка. Возможно, даже солидная, — озадаченно почесывая затылок, отвечал Алексеев.

Огнивцев не хотел пока говорить ему, что у него есть давно уже подготовленный план противодействия немцам. Рано, рано пока открывать все карты. Пусть враг полностью сосредоточит свои силы.

— Все понимаю. Нелегко придется. Но не робей, начальник штаба. Из всякого безвыходного положения есть выход. Найдем и мы его. А сейчас вызови-ка ко мне Сандыбаева и еще одного разведчика.

— Ай в разведку решили?

— Нет. Пойду-ка я на прощанье в Гумны, к знакомым старичкам. Чайку попью, потолкую… Чувствую, что скоро нам придется с ними расстаться.

— Понимаю… Вы всегда так. Когда трудно, то тянетесь к старикам, мудрым советам…

— Это не мной придумано, Николай Федорович. Самой жизнью.

Шли по заброшенной лесной дороге. В осеннем лесу было тихо и грустно. Уныло попискивали малые пичуги, с берез, ольх и осин неслышно осыпалась последняя листва. На придорожных травах пестрела седина.

Сандыбаев украдкой вздыхал. Огнивцев спросил:

— Что вздыхаете, Сандыбаев?

— Тоскую, товарищ комиссар, — он по старой привычке иногда его комиссаром звал. — По дому… По нашим степям, горам… У нас теперь золотая богатая осень… Барашка режут, жарят шашлык. Свадьба гуляют…

— Да какие же теперь свадебные гулянья?

— А почему не быть? Жизнь есть жизнь. Ее никакой огонь не возьмет. Я ведь тоже о том мечтал. А теперь…

— А что теперь?

— На душе что-то неспокойно. Давит какая-то непонятная тоска. Какое-то нехорошее предчувствие.

— Это бывает. Пройдет.

— Я тоже так думал… Да вот не проходит.

— Хандра, значит, напала. Хандру — прочь. Это болото. Засосет — пропадешь. А вам пропадать никак нельзя. Вас ждет невеста, степь… Праздник Победы!

— Дожить бы…

— Доживем! С цветами, музыкой нас будут встречать. А пока лес, глушь… Схватки с врагом. Встречи с друзьями, просто хорошими людьми. Сколько мы их встречали на своих трудных дорогах! Помнишь молодайку на Калининщине? Какими глазами она смотрела на вас!

Сандыбаев застеснялся:

— Ах, товарищ командир! Да она же на вас смотрела, на ваш орден…

С придорожного брусничника сорвался глухарь, шумно зашлепал крыльями, мелькая меж сосен, скрылся. Сандыбаев успел только поднять автомат.

— Хотел стрелять? — удивился Огнивцев.

— Нет. По привычке… Думал, фашист. А птица пусть живет. Хорошая птица… Красивая, сильная. А помните старика и старуху, у которых мы оставили раненого сержанта Ивлева, что из Омска? Там, на Валдае? Как он? Остался ли жив?

— Не знаю. Война оставит после себя много тайн. Будут ли они разгаданы?

Перед десантниками распахнулась довольно большая лесная деревушка Гумны с неказистыми, рубленными из бревен, крытыми соломой и тесом избами, подслеповатыми баньками, жердевыми заборами, тихой речушкой меж ольх и ракит.

— Побудьте тут, на лужку, у дома, — сказал командир Сандыбаеву. — А я зайду потолковать со своими стариками.

Он вскинул ремень автомата на плечо и зашагал по убранному картофельному полю к приземистой избушке под старой развесистой ракитой.

Хозяева — старик со старухой — встретили гостя радушно, как своего близкого родственника, которого давно не видели. Бабка сняла с припечной жерди полотенце, подступила к лавке, чтоб вытереть ее, но дед упредил ее — смахнул крошки просяной мякины ладонью и, препроводив их в лохань у порога, пригласил:

— Сидайте. Милости просим. Совсем вы нас забыли, стариков. Думал, не случилось ли чего недоброго?.. Ань, слава богу, живехоньки…

— Некогда было, папаша. Все дела, дела…