— Вот в том-то и суть! Пост — это священное, неприкосновенное и непокидаемое ни при каких обстоятельствах место. Сам погибай, а пост не бросай. Приведу вам такой пример. В одном из пограничных военных городков начальник караула при отступлении не снял с поста часового — так сложились обстоятельства. Городок горел. Фашисты обошли его с двух сторон. Жители уговаривали бойца оставить пост и уйти с ними, пока не поздно. Но воин остался верен уставу и присяге. Он был голоден — вторые сутки ничего не ел. А рядом — склад с продовольствием, протяни руку и бери, что хочешь. Однако боец и тут не поддался соблазну.
— И что ж с ним потом было? — загорелся молодой десантник в теплой стеганке.
— А что было! Наши войска контратаковали противника, ворвались в городок и отбили его. Того героя снимал с поста сам командир части. Расцеловал его и в тот же день представил к награде. Брось он пост — разграбили бы склад мародеры.
Политрук помолчал, скрестив руки на столешнице, заговорил снова:
— У нас тоже есть с кого брать пример. Вчера к одному человеку подошла старушка. Приметила она еще в избе, что у него плохенький полушубок, принесла ему тулуп сына-пограничника, погибшего на заставе. «Снимай свой кожух, сынок, переодевайся». — «Нет, мамаша, не положено мне на посту отвлекаться, — ответил боец. — Вот сменюсь — тогда и переоденусь». Поняла старушка: продрог солдат, но не сойдет с места, не отвлечется. А жалко малого. Простудится, пропадет. И тогда она накинула ему тулуп на плечи.
В хату вошел старшина-хозяйственник. Его усы, брови, автомат, висевший на шее, были седыми от инея.
— Лошади накормлены, груз на санях, товарищ майор, — доложил он с порога. — Можно ехать.
Услышав об отъезде, старушка-хозяйка, вошедшая в хату со двора вслед за старшиной, забеспокоилась.
— Господи! Да куда же вы в такой морозище! Померзнете, как птицы на лету. Пообождали бы денек-другой, авось потеплеет.
Алексеев отпустил бойцов, старшину и обратился к ней:
— Спасибо, бабушка, за обогрев, приют, но теплые хаты пока не для нас. Дела ждут неотложные. Вы знаете о них. Врага надо бить, поскорее кончать с войной.
— То-то и оно! Война… Сколько людей под открытым небом!
— Мы — люди привычные, мамаша, — сказал политрук. — Огнем опаленные, морозом каленые, кострами закопченные. Родное небо — крыша отчая.
— Вы-то да. А каково бездомным матерям и детям? Каждую ночь небо в пожарных сполохах. Поглядеть — за Друтью пожар, за Березиной — пожар… А вить то не костры жгут, а хаты, людской кров.
Старушка уткнулась в конец шали, зашмыгала носом. Колюпанов повесил на плечо автомат, подошел к ней, по-сыновьи обнял:
— Не плачь, мать. Скоро уймем пожары. Всех поджигателей с родной земли сметем.
— Дай бог-то… Дай бог, — ответила старушка, утирая концом шали глаза.
Она заглянула на печку, покликала мужа:
— Дед, очнися! Уезжают гости наши.
— Так что ж тут сказать, — отозвался старик. — Им виднее, что и когда… Они — люди военные. С богом… Сухого пороха, меткого глаза…
В сенях сухо заскрипели шаги, и в хату в клубах морозного воздуха ввалился с плеткой в руке командир отделения конной разведки.
— Разрешите доложить, товарищ майор?
— Докладывайте, — кивнул Алексеев, накидывая на полушубок ремень с пистолетом и гранатной сумкой.
— Путь до Друти свободен. Господа арийцы греются аж в городе Рогачеве.
— Как река?
— Река скована льдом, товарищ майор.
— Толщина?
— Не меньше полметра.
— Прекрасно! Как накатанность дорог?
— Много переметов. Но в общем сносно. Километров десять можно рысцой.
— Так… Неплохо. Что слышно о полицаях?
— Сведения крестьян верны. До Друти — ни одного. Но ближе к Рогачеву, говорят, рыщут в поисках поросят и самогона.
Алексеев кивнул Колюпанову.
— Слыхал, политрук, чем питаются полицаи? — И сам ответил: — По-ро-ся-ти-ной… Может, прихватим одного в мешок для приманки?.. Как волкам.
— Мы их и без приманки найдем, — ответил Колюпанов.
— Ну, коль так, тогда по коням!
К вечеру следующего дня отряд десантников и партизан достиг лесной деревушки Дедово, что в пяти километрах от железнодорожной станции Тощице, в 20—23 километрах севернее Рогачева. Гуляла метельная ночь. Широко раскачивались и шумели деревья. Сухой снег больно хлестал лица людей. Даже кони гнули под ветром головы. Свернули с дороги под густые ели. Стало заметно теплее. Алексеев и Колюпанов с разведчиками направились в деревню уточнить обстановку. Затем они забрали с собой 20 человек десантников и партизан, на санях поехали к железной дороге. Оставшиеся с разрешения командира отряда завернули в деревню погреться. Ездовые возились с лошадьми: кто сунул им мешок с овсом, кто вытирал им разным тряпьем вспотевшие бока, грудь, спину.
На железной дороге и вблизи нее гарнизонов врага не было. Лишь на крупных станциях на участке Быхов — Рогачев имелась малочисленная охрана, состоящая в основном из местных полицаев.
Разведчики и партизаны из группы Алексеева, подошедшие к железной дороге, вполголоса переговаривались: