Непокорная для шейха (СИ)

Я могла только беспомощно вздрагивать. Сильная и гордая в своем уютном мире, где не всегда было спокойно, но не царили столь варварские законы — сейчас я готова была плакать, умолять, едва ли не целовать ноги, чтобы остаться в живых. Чтобы выжить. Отомстить. Или не отомстить — главное, не умирать такой мучительной смертью!

— Итак, Кира, — с фальшивой усталостью в голове изрек эмир. — Ты опозорила меня. Моего сына. Мой дом. Ты наверняка знала, какое за это полагается наказание.

— Это вы… вы же все устроили… зачем? — вздрагивая всем телом и не имея сил остановить слезы, спросила я.

Давуд отрицать не стал. Присел на корточки, глядя на меня с любопытством и равнодушием одновременно.

— Видишь ли, я не оставляю в живых тех, кто мнит себя достаточно сильным, чтобы бороться со мной. Кто мешает моим планам. Ведь для тебя не секрет, что мой сын должен был взять в жены мусульманку благородной крови, из семьи, которая позволит объединить капиталы.

— Вам следовало просто отпустить меня!

— Возможно, белокудрая. Но сейчас уже поздно. Ты узнала слишком много. Мало кто остался в живых.

— Юля, — похолодев, поняла я.

— Я не делаю исключений. Разве что я не трону свою жену.

— Вы можете продать меня в рабство… — проглотив рыдания, отчаянно выпалила я. — Я не хочу умирать… вы же получите прибыль…

— Ты думаешь, рабство — лучше, чем гибель? — криво усмехнулся Давуд. — Тогда в тебе нет ни капли чести. И я знаю, как ты изворотлива. У тебя хватит смекалки выкупить саму себя и сдать меня интерполу. Выход один, Кира Полянская. Пламя очистит твою душу перед Аллахом, и так будет лучше для всех.

— А Висам? — сердце пронзила боль. — Что вы скажете своему сыну?

— Правду, — Давуд выпрямился. — Что огонь сжег позор и оскорбление нашей династии. Он меня поймет.

Слезы лились по моим щекам.

Нелегко смириться со смертью, когда тебе всего лишь двадцать пять лет, ты уже достигла своих поставленных горизонтов и вкусила высшую степень свободы. Вдвойне нелегко уйти из жизни, когда ты нашла в себе силы принять свои чувства — взаимные, искренние, жаркие. Когда ни в чем не виновата. Когда пала жертвой чужих интриг и непревзойденной жестокости. Это нелегко, наверное, даже тогда, когда ты сплошь и рядом виновата.

Я так и не нашла в себе сил кинуться в ноги эмиру и умолять. Может, понимала, что все это лишено смысла? Что мои мольбы и рыдания будут только еще сильнее подогревать его садизм? Что сохранение достоинства дает призрачный шанс на то, что моя смерть не будет столь мучительна? Ужас перешел в опустошение. Ту высшую степень обреченности, когда наконец-то понимаешь, что это все. Конец пути. И ничто уже не спасет.

Смириться невозможно. И психика находит спасение в каких-то несущественных деталях. Но и на них я сосредоточиться не могла.

Мимо нас прошли трое мужчин с металлическими канистрами в руках. Я прекрасно знала. Что в них находится. Подняла глаза на эмира.

— Убейте меня… до этого… я не хочу так…

— Пуля не смывает позор так, как пламя, — философски, явно забавляясь, изрек этот жестокий человек. — Найди в себе силу отправиться к праотцам с достоинством. Хоть немного, но ты была Аль-Махаби…

Рыдания согнули меня пополам. Но это не могло остановить этих варваров. Меня подняли на ноги и поволокли к кромке воды, где уже успели расставить канистры и зажечь факел. Эмир не пошел следом. Но и не остался стоять и наблюдать издалека за моей смертью. Медленно побрел к машине. Ло моего слуха донесся шум двигателя.

Он просто уехал. Лишив меня шанса вымолить прощение и достучаться.

Я хотела воззвать к совести своих палачей, но рыдания были такими сильными, что я не проронила ни звука. Да и понимала — бесполезно это. Они не понимали другого языка, кроме арабского.

Надавили на плечи, усаживая на колени, в горячий песок, не обращая внимания на мои рыдания. Один из них поднял канистру и шагнул ко мне. Миг — и бензин полился мне на голову, стекая по лицу, смешиваясь со слезами. Пропитывая абайю и хиджаб. Орошая песок вокруг. Несколько капель попали на язык. Вызвав тошноту. Я пыталась что-то сказать, но поняла, что голосовые связки не слушаются.

Может, они отключились, чтобы я не кричала.

Одной канистры им показалось мало. Вторая, пролитая сверху, заставила меня захлебнуться в маслянистой жидкости. И лучше бы это правда случилось!

Отплевываясь, я подняла голову. Высокие звезды. Непонятный шум. Какие-то огни, приближающиеся со стороны залива… Или я брежу, или это на самом деле… Тут летают самолеты. Туристы. Отдыхающие. Никто никогда не узнает, как жестоко расправились со мной на заброшенном пляже вдали о посторонних глаз…

Третий из моих палачей поднял факел, сделав шаг навстречу. Я закрыла глаза.

Я не умела молиться. Я не знала слов. Я не рассчитывала на бога. В этот момент я просила прощения у матери за свою неосмотрительность. У всех, кого обидела. Не от души. Так проще было не думать о смерти. Смерти…