Непокорные

– Фредерик прислал телеграмму, – сказал он. – Он согласен жениться на тебе. Ему дали неделю отпуска в сентябре. Мы устроим свадебный завтрак в Ортоне. Потом ты сможешь на какое-то время остаться. О помолвке будет объявлено в «Таймс» на следующей неделе.

Вайолет промолчала. Ее тошнило от одного его вида. Он был ее единственным живым родителем, но она была бы счастлива больше никогда не видеть его до конца своей жизни.

К счастью, сообщив новости, Отец не стал задерживаться. Он ушел, не попрощавшись. Она закрыла глаза, с облегчением услышав, как поворачивается ключ в замке.

Теперь можно подумать.

Она представила жизнь с Фредериком. Тут же вернулись воспоминания о том, что случилось в лесу, – сорванный цветок примулы, жуткая боль.

Надеюсь, ты получила удовольствие.

Она не выйдет – не может выйти – за него замуж. Возможно, ей и не придется, подумала она с отчаянием. Возможно, он погибнет на войне. Но у Вайолет было ужасное предчувствие, что он точно выживет, как таракан, прижавшийся к подножию скалы. А между тем его споры продолжат расти в ней. Мысль о том, что его плоть переплетается с ее, вызывала у нее тошноту. А затем, когда это – ребенок, хотя она отказывалась думать об этом в таких терминах, – выберется из нее в мир, Фредерик придет и заберет их обоих.

Что тогда с ней будет? Она подумала о своей матери, которая вышла замуж за человека, восхвалявшего ее черные глаза и ярко-алые губы. И оказалась в одиночестве в запертой комнате, где выцарапала свое имя на стене, чтобы осталось хоть какое-то свидетельство того, что она существовала, а потом умерла жуткой, мучительной смертью.

Вайолет не могла допустить, чтобы с ней случилось то же самое.

Конечно, единственная причина, по которой Фредерик женится на ней, – ребенок. Это его обязательство и интерес, веревка, связывающая их друг с другом. Петля, стреножившая ее изнутри.

Теперь Вайолет все было ясно. Она должна разрезать веревку.

Рукопись. Вызов регул. Регулы. То самое странное слово, которое использовал доктор Рэдклифф для ее ежемесячного кровотечения.

Сад от жары словно мерцал. Она пробиралась сквозь заросли дремлика, цветы которого оставляли пунцовые пятна на ее платье. Воздух гудел от насекомых, солнце сверкнуло на крыльях стрекозки-красотки. Вайолет улыбнулась, вспомнив слова из маминого письма.

Стены выкрашены желтым, как цветки пижмы.

Она словно взяла Вайолет за руку, из могилы, чтобы указать ей путь.

Вайолет нашла нужное растение под платаном: оно пестрело желтыми цветочками – соцветия крошечных почек, собранных вместе, как кладка яиц у жуков.

Средство сработало для Грейс. Значит, сработает и для нее.

39 Кейт

Кейт накидывает капюшон на голову и заходит в лес. Здесь ветер тише: деревья обступают стеной, защищая от стихии.

Но она все еще дрожит, видит белые облачка своего учащенного страхом дыхания.

Тишина нервирует ее. Она слышит только метель. Внезапно ей страстно хочется увидеть сову или малиновку – да хотя бы трепыханье мотылька. Что-нибудь кроме этого белого замершего мира.

Вокруг вьются снежинки, плюхаясь ледяными кляксами на незащищенную кожу. Кейт жалеет, что у нее нет перчаток. Чтобы защитить руки, она натягивает на них рукава джемпера, а нос и рот оборачивает шарфом. Глаза слезятся от холода.

Подошва одного из ее ботинок треснута – это старые ботинки тети Вайолет, она все собиралась их починить, а теперь снег забивается внутрь, и нога промокает.

Она пробирается по лесу, стараясь не думать о ребенке, о том, что внутри живота – тишина. Ей нужно добраться до деревни. Ей нужна помощь.

Спустя некоторое время все деревья становятся похожими друг на друга, ветки дрожат, будто губы, подведенные снегом. Она уже не уверена, что идет в нужном направлении. Лесенка розовой плесени на том стволе выглядит ужасно знакомой, и ее охватывает страх, что она здесь уже проходила.

Неужели она ходит по кругу? Ужасные образы пролетают у нее перед глазами: ее скорчившееся на земле тело, едва различимое под снежным покрывалом. Застывший внутри нее ребенок, крошечные косточки, затвердевшие в ее утробе. Она спотыкается о корень и вскрикивает, ее голос поглощает ветер.

Что-то отзывается на крик.

Поначалу ей кажется, что она спит наяву, как путник в пустыне, который обманывается миражом.

Но затем звук повторяется. Ей откликается птица.

На самом деле.

Она поднимает взгляд и, тяжело дыша, всматривается в кроны деревьев. Что-то блестит. Влажный глаз. Иссиня-черные перья в белую крапинку.

Ворона.

Мелькнувшая было паника тут же сходит на нет.

Потому что по ту сторону страха есть кое-что еще, и оно ближе, чем когда-либо. То самое странное тепло, которое она почувствовала в саду тети Вайолет, когда из земли к ней поползли насекомые. Оно пробивается сквозь панику как сквозь стену, чтобы найти этот свет, эту искру внутри себя.

Оно разливается по ее венам, гудит в крови. Ее нервы – в ушных каналах, в подушечках пальцев, даже на поверхности языка – пульсируют и сияют.