Неполная и окончательная история классической музыки

Вас восхваляют во все будущие времена.

У вас завелся собственный банковский счет.

Люди называют в вашу честь детей.

Вас пускают в бизнес-класс даже без галстука и пиджака.

История никогда вас не забудет.

И как же в таком случае получилось, что человеком этим оказался…

…Якопо Пери?

САМАЯ ПЕРВАЯ ИЗ КОГДА-ЛИБО НАПИСАННЫХ ОПЕР (НЕ СЧИТАЯ ЕЩЕ ОДНОЙ)

М-да. Я знаю, что вы думаете. (А кто это? — Ред.) Вот то-то и оно. Понимаете, весь мир невесть почему решил, будто первая из когда-либо написанных опер — это «Орфей» Монтеверди, что было бы, в общем, и верно, если бы… ну, если бы не было неверно. Дело в том, что «Орфей» Монтеверди был второй из когда-либо написанных опер. А первой была «Дафна» Пери. Но по какой же причине у Пери все так не заладилось? Ведь это же все равно что… Ну вот представьте, Нил Армстронг ступает на поверхность Луны первым из всех людей, а весь мир решает, что будет чествовать как героя База Олдрина [*]. Итак, по какой причине у Пери все так не заладилось?

Похоже, всему виной немыслимая непоследовательность, с которой крутит свое колесо ветреная фортуна. Конечно, Монтеверди был, по всему судя, композитором более искусным, его сочинение богаче по части и мелодий, и гармонической изобретательности. Так ведь и Пери был более-менее его современником, родившимся в Риме и причислявшимся в свое время к великим композиторам, к тому же он еще и с семьей Медичи дружил. Пери входил также в обойму модных, что называется, сочинителей и при возвращении dramma per musica оказался одним из первых, кто ее, так сказать, встретил. Да, он и некоторые из его друзей-сочинителей немало сделали для ее расцвета. Однако фортуна отдала предпочтение Монтеверди — в том, что касается долговечности. Партитура его «Орфея» уцелела, а партитура «Дафны» Пери — нет. При этом к несправедливости добавилось еще и оскорбление: вторая опера Пери, «Эвридика», была написана за семь лет до первого представления монтевердиевского «Орфея» и является, строго говоря, — поскольку ее-то партитура уцелела тоже и т. д. — первой из опер существующих. И все же, несмотря на все это, новаторский характер оперы Монтеверди по-прежнему заставляет многих говорить о ней сегодня как о первой из когда-либо написанных «настоящих» опер. Ну что тут можно поделать? Это напоминает мне историю с Эдисоном и телефоном — разнообразные плутни, вследствие коих аппарат, предложенный его соперником, потерпел неудачу.

И все-таки. Что сделано, то сделано: Монтеверди помнят и спустя 450 лет после его рождения, а Пери стал не более чем проходным именем в посвященных классической музыке викторинах. Ну и не сволочь ли после этого жизнь?

НУ УЖ ЕСЛИ ЭТО НЕ БАРОККО…

Значит, так: простите, что я вас то и дело дергаю, но не могли бы вы мне немного помочь? Закройте еще раз глаза и вообразите, что находитесь посреди огромной английской фабрики 1950-х.

Вообразили?

Черт. Если вы закрыли глаза, вы же дальше читать не сможете. Ладно, открывайте, а воображать буду я.

Передо мной фабрика пятидесятых — цех размером с самолетный ангар. Множество людей занимается здесь своим делом, — правда, к каким-либо механизмам оно ни малейшего отношения не имеет. Люди пишут… гусиными перьями, да еще и на пергаменте. Внезапно раздается страшенный звук, смахивающий на сигнал воздушной тревоги, — многие тут же откладывают перья. Затем из громкоговорителя исходит бухающий голос: «Дамы и господа, наступил 1600-й. Наступил 1600-й. Ренессансная смена закончилась. Прошу композиторов собрать перед уходом свои принадлежности, чтобы барочная смена могла немедленно приступить к работе, в дальнейшем никакие претензии по поводу забытых вещей приниматься не будут. Повторяю, ренессансная смена закончилась. Всем, кто работает в две смены и потому остается в барочной, дается пять минут на то, чтобы размять ноги. Благодарю вас». БУМ, БУМ.

Ладно, ладно, знаю, все происходило иначе. Как вы думаете, почему я разыграл эту сценку? Потому что она показывает, на свой манер, насколько бесполезны любые ярлыки… Ренессанс, барокко и т. д. Люди просто… ну, сочиняли музыку. Разумеется, она претерпела развитие, но ведь не за один же год. Может быть, поэтому ученым и трудно прийти к согласию насчет того, когда именно завершился один период и начался другой. Большинство их проголосовало за то, что эпоха барокко началась где-то около 1600-го, однако это начинает казаться бессмысленным, когда обнаруживаешь, что такие композиторы, как Доуленд, Гиббонс и Монтеверди — а их вряд ли можно назвать претендентами на титул «Мистер барокко залива Моркам, 2004», — трудились себе и трудились и в семнадцатом веке тоже. И все же: где — как любят выражаться политики — нам следует провести черту? Ну так вот, ее провели здесь, и, полагаю, нам придется с этим смириться.

Что ж, позвольте взять вас за руку и провести по улицам начала семнадцатого века — вот увидите, без сменной пары штанов вам обойтись не удастся.