Непомнящий Николай – Антология Непознанного

В Копорье до недавнего времени жила старушка Васильевна, которая многим бойцам в Великую Отечественную войну помогла спасти, казалось бы, напрочь отмороженные конечности. А соседка по гроб жизни обязана ей была спасением своих замороженных детей тоже в войну.

Тогда была на редкость свирепая зима — морозы до 40 градусов. А она слегла с воспалением лёгких не ко времени, в доме не было ни картошины: дети совсем растерялись. Хорошо, предупредили соседку Васильевну, что отправились в Нежново (а это километров 15 от дома) к бабке с дедом за продуктами. Дети шли по тракту, наезженному фашистскими машинами. Одна такая их догнала, выскочил шофер и велел снять тёплые вещи — полушубки, кофты, валенки — видно, сам решил утеплиться. Оставшись на морозе чуть ли не босиком, 14-летний парень и 12-летняя девочка пытались хоть чуть-чуть согреть себя бегом, но куда там! Присев, видно отдохнуть, они так и остались сидеть в обнимку на этом бревне в стороне от дороги. Не дождавшись детей к вечеру, как условились, утром Васильевна отправилась на поиски с санками. Привезла она их как дрова — заледенелые «брёвнышки». Соседки в голос завыли. 12 часов все вместе бились, оттаивали, отогревали. Девочка вскоре стала подавать признаки жизни, а парня, думали, уже не спасти — только вроде станет мягким, как воск, и опять заколдобит. Но отходили, пока мать в горячке лежала. Васильевна вспоминала потом, плача, что дала им вторую жизнь, да ненадолго. Парень вскоре после войны подорвался на случайной мине в лесу, а девочка лет через шесть умерла от туберкулёза.

И всё-таки — это наглядное подтверждение правильности старинных русских знаний об оживлении «замороженных заживо»!

ДИКОВИННЫЕ ЛЮДИ

Теперь-то и слово «паноптикум» мало кому известно. И зрелище такое было бы в диковинку. А в прошлые времена (впрочем, не столь уж и далёкие) в паноптикумы публика валом валила поглазеть на страшное и необыкновенное.

Изобретателем паноптикума, или «музея курьёзных редкостей», по праву считается американский цирковой предприниматель Финеас Тейлор Барнум. Это был необычайно (даже для американцев) энергичный и деловой человек. Он решил зарабатывать деньги на извечном любопытстве людей ко всему «щекочущему нервы» и в 1842 году открыл в Нью-Йорке первый паноптикум (что в переводе означает «обозрение всего»).

И действительно, чего там только не было, каких только чудес и ужасов! Показывали самую толстую женщину в мире, сплошь татуированного мужчину, восковые фигуры, изображавшие жуткие сцены, вроде девушки, терзаемой львом, или японца, совершающего харакири, — с распоротым животом, пытки испанской инквизиции и так далее, и тому подобное. При этом Барнум не стеснялся и откровенного обмана. Лишь бы заинтересовать, поразить, постращать! А уж по части рекламы своего «музея» он был непревзойдённым мастером. Громадные афиши буквально покрывали центр Нью-Йорка. Весь город жил под знаком чудес «музея» курьёзов.

Барнум умело использовал жестокую психологию толпы, любящей посмаковать горе и несчастье себе подобных. Вот почему «гвоздём» паноптикума всегда были разнообразные уроды.

Очень быстро у предприимчивого американца нашлись последователи. Паноптикумы начали расти, как грибы после дождя, и не только в Америке. Многие из них были передвижными. Конечно же, появились они и в России.

Известный музыкальный клоун Иван Радунский вспоминал, как в Петербурге, в конце прошлого века, ходил в паноптикум: «Обуреваемый страстью к зрелищам, я пользовался каждым удобным случаем, чтобы посетить этот «музей», по большей части умудряясь пробираться в него без билета. Вход стоил 20 копеек, а по воскресеньям — 30. Дети и «нижние чины» (солдаты) платили половину». Одно из отделений паноптикума носило громкое название «научно-анатомического». Там показывали различные органы человеческого организма. Пускали туда лишь взрослых, причём для женщин был отведён специальный день.

Другой наш цирковой артист, иллюзионист и факир Дмитрий Лонго (наш известный колдун Юрий Лонго считает его своим дедом) в юности служил в паноптикуме Германа, когда тот демонстрировался на нижегородской ярмарке. «В этом паноптикуме, — вспоминал Лонго, — было около трёхсот восковых фигур работы знаменитых парижских мастеров». Одним из лучших экспонатов признавался «Смертельно раненный турецкий офицер». Богатырь в красной феске лежал на песке. Правая рука его прикрывала страшную рану на груди. В предсмертной агонии грудь умирающего судорожно вздымалась, и сквозь пальцы руки на песок сочилась кровь. «Картина была жуткая и до того натуральная, — писал Лонго, — что некоторые дамы, посетительницы паноптикума, при виде раненого падали без чувств».