Непонятные

Саипназар не поверил сказанному. Не ослышался ли? Кто смеет наказывать бия за обыкновенную затрещину, нанесенную слуге?

— Э-э! — промычал он. — Шути, ага-бий, да знай меру.

— Если нужна мера, то определим ее по обычаю прошлого: восемнадцать ударов плетью. И нанесут их новички: Ерназар-младший и Мадреим. Приступайте, джигиты!

Судья Фазыл наклонился к ага-бию и прошептал обеспокоенно:

— Правильно ли поймут люди твой приговор?

В гневе страшном пребывал Ерназар, никакие предостережения не могли остановить его. Он отмахнулся от судьи:

— Когда вода прорывает плотину, ее не вычерпывают ковшом, а кладут камень в промоину. Пусть плети будут камнем.

Джигиты принялись стягивать с Саипназара чапав.

— Не троньте, я сам! — зарычал бий. — Черная кость и белая кость не могут соприкасаться.

Он скинул с себя чапан и в сопровождении Ерназара-младшего и Мадреима вышел из юрты. Наказание Саипназар должен был принять там же, где принял его Касым.

Тревожное безмолвие воцарилось в юрте. Напуганные решительностью ага-бия, джигиты опустили головы, боясь глянуть на Ерназара. Им казалось, что в гневе он способен учинить расправу над всеми. Ведь каждый был в чем-то виновен, у каждого на душе лежал грех, малый ли, большой ли, и попадаться на глаза в такой момент ага-бию не следовало.

Гнев ага-бия не был, однако, слепым. Он карал лишь тех, кто нарушил закон степи, предал дело, которому клялись служить агабийцы. И, увидев испуг в глазах джигитов, поспешил успокоить их:

— Не для утоления жажды мести собрались мы сюда. Мысли наши светлые, намерения добрые. Но доброту нашу превращать в зло никому не дано. И тот, кто попытается это сделать, лишится не только уха, как Касым. Он лишится права быть нашим братом. Он лишится имени каракалпак!

— Наказанные сегодня остаются в нашем кругу? — спросил Генжемурат.

— Остаются. Отец, наказывая своего сына, разве изгоняет его из семьи? Он учит его наказанием…

— Значит, мулла Шарип, разрезая пятки мальчику, тоже учил его?

На лицо Ерназара вновь легли хмурые тени.

— Он не наказывал, он тешил свое злое сердце чужим страданием, — сказал Ерназар. — Страдание ребенка будет отомщено!

Фазыл вскрикнул испуганно:

— Великий ага-бий! Ты намерен судить муллу, слугу божьего?

— Да. Но не слугу божьего, не муллу, а человека по имени Шарип. И этого человека вы сейчас приведете сюда. Судить будем все!

Руки Фазыла дрожали, он весь трясся будто в лихорадке.

— Не ты приведешь. У тебя не хватит мужества, судья Фазыл. Это сделают есаулы…

Ерназар поискал глазами есаулов, но нашел только Асана.

— Брат Асан! Доставь сюда Шарипа. Суд начнем, после третьего намаза.

3

Не простая потребность души в странствиях привела турецкого ахуна в Хиву.

Хорезм — святыня восточных мусульман. Посеять здесь, среди народов Средней Азии, зерна ненависти к русским, к России, посеять и взрастить — вот ради чего пришел в Хиву турок.

Целый год бродил в этих краях, приняв обличье нищего дервиша, — высматривал, вынюхивал, старался проникнуть в думы и чаяния людей. Чего хотят, чем дышат, чем дорожат, что ненавидят они.

Он не брезговал ничем, даже попрошайничеством. Однако все, что собирал, раздавал голодным и сирым — странникам, дервишам, калекам. Так завоевывал он доверие людей, проникал в их дома и в их сердца. Спустя год он проник в ханский дворец и представился кое-кому из свиты хана как ахун из дружественной единоверной Турции. Сумел понравиться влиятельным сановникам и получил должность муллы в медресе. Никто не признал бы в холеном, красивом, важном мулле нищего дервиша, грязного и убогого, даже те, у кого он получал пристанище или милостыню, кто, жалеючи его, клал в его хурджун лепешку, мелкую монету или ненужную, отслужившую свое одежонку.

Пошли в гору дела ахуна. Он снискал себе славу ясновидящего. И делал все, чтобы молва о нем разнеслась далеко и широко, особенно среди черношапочников. Ему необходимо было обосноваться среди них. Каракалпакские земли простирались на северных границах ханства; каракалпаки соседствовали с казахами, имели с ними давние и прочные отношения, как и с татарами, и с башкирами. Это нельзя было не брать в расчет в будущей, неминуемой, войне с Россией…

В пору своих скитаний, воспользовавшись добросердечием Кумар-аналык, ахун дважды ночевал в ее доме. Тогда-то он и узнал об «ага-бии».

В Хиве ахуна с Ерназаром свел случай: ахун как раз направлялся к главному визирю, чтобы испросить позволения присутствовать на приеме казахских послов. О том, что они прибыли к хивинскому хану за помощью для борьбы с русскими, гудела вся Хива. Ахун хотел воспользоваться случаем и поведать великому хану свой «сон». «Сон», предвещающий, что грядут важные для государства события.

Накануне он получил из Оренбурга тайную весть: русский генерал-губернатор будто бы скоро двинется в поход на Хиву. Ее-то, эту весть, он и хотел преподнести хану как провидческий свой сон.