Непонятные

Задумался Ерназар. Не приходилось ему разгадывать сны, потому и не запоминал их. Но приятное, взволновавшее его необычностью своей, оставалось все же в памяти.

— Крылья видел. Летал как птица над степью и над морем, — сказал, весь посветлев, Ерназар.

— Летать хорошо во сне, — стер почему-то улыбку с лица ахун. — Ждёт тебя в будущем большое счастье. И тропа к нему пролегает где-то у берега Аму. Мост, по которому ты въехал в Хиву, для многих твоих земляков был удачливым…

— Не знал этого, — удивился Ерназар. — Печальной мне показалась дорога в великий город. Конь спотыкался о кости человеческие…

— Кости непокорных, — заметил ахун. — Склоненные головы ханский меч не сечет… Слышал ты о двух юношах, обласканных добротой властителя? Звали их Мамыт и Сеипназар. Послали их отцы в Хиву передать собранный со степняков налог. На этом самом мосту повстречал их хан и, желая поразвлечься, спросил джигитов: «Кем являются для нашего величества каракалпаки?» Мамыт не растерялся и ответил: «Ножками вашего трона». Поразился хан находчивости юноши. «Отныне ты будешь бием своего рода! — приказал он. Потом обратился к Сеипназару:- Какая пища, по-твоему, самая вкусная?» Сеипназар тоже не растерялся: «Яйцо!» Хан взял его с собой на охоту, а через два дня, возвращаясь домой, на этом же самом мосту снова спросил юношу: «С чем?» Сеипназар сказал: «С солью». Правитель похвалил его за сообразительность и объявил: «Отныне и ты тоже бий своего рода!» Так молодые степняки нашли свое счастье на хивинском мосту…

Улыбнулся Ерназар, сделал вид, будто забавная история с юношами развеселила его. И чтоб самому не показаться простачком, сказал:

— Не встретил я хана на мосту.

Уловил насмешку в словах гостя ахун, но отбросил ее и нравоучительно произнес:

— Не каждый день ты приезжаешь в Хиву, и не каждый день великий хан отправляется на охоту.

— Да, — согласился Ерназар. — Мои дороги ведут в разные стороны. Не знаю, когда снова попаду в Хиву.

— Север тебя манит.

— Манил бы север, так не направил бы я коня на юг. Я ищу людей с северной стороны.

— Русских?

— Угадали, ахун-ага.

Холодом вдруг оттенился взгляд турка.

— Я не угадываю, братец Ерназар. Я все знаю наперед.

Он помолчал, поискал холодным взглядом что-то на лице Ерназара, нашел ли, нет, неизвестно. Должно быть, не нашел, потому что спросил о снах, как и в начале разговора:

— Видишь ли себя во сне нагим, юный брат мой? Дался ему этот сон, огорчился Ерназар. Пустое небось сокрыто в ночных видениях. Однако, чтобы отвязаться от настойчивого ахуна, сказал:

— Видел…

— Вот… А ты все про крылья говорил. Прозорливого человека не обманешь. Сердце-то выдаст тайну. Беда идет по твоему следу, Ерназар.

— Какая беда? — не столько напугался, сколько удивился Ерназар.

Если убить хотели кровные и некровные братья куня-ургенчского палвана, так опоздали, ушел от них на быстром коне. Если упасть должен был мост перед Хивоя и похоронить молодого богатыря, так не упал, и жестокого хана на нем не встретил, не стал жертвой его немилости.

— Имени у нее нет, — ответил ахун. — Хотя можно и найти имя, чтобы легче было тебе распознать, под чем она кроется.

— Так какое же у беды имя?

— Измена.

— Ойбой! — не сдержал своего изумления Ерназар. Да не только изумления. Испуг выплеснулся вместе со словом. — От кого же ждать измены, ахун-ага?

— От близких тебе людей, с которыми делишь и кров, и пищу, и тайны свои. И первой предаст тебя женщина…

Ахун отпустил наконец руку Ерназара, больше она не была ему нужна.

— И помни, юный богатырь, какую бы дорогу ты ни избрал, как бы ни гнал коня, под солнцем, под луной ли скакал, беда будет рядом…

Столько накаркал страшного бедному Ерназару ахун, что тот погрустнел разом и жить и искать справедливости ему уже не захотелось.

— А если я не видел себя нагим во сне? — как за спасительную соломинку уцепился за сомнение юный богатырь.

Засмеялся турок. Смех его был зловещий какой-то и напоминал хохот гиены.

— Увидишь…

Надо было переубедить ахуна, сказать, что сна все же не видел такого Ерназар, но не успел и рта раскрыть, как исчез турок. То ли свернул в переулок, то ли смешался с толпой, движущейся к базару.

«Назад! — решил Ерназар. — Заказана, видимо, мне дорога в Хиву. Не убили в Куня-Ургенче, убьют здесь».

Он повернул коня и погнал его в сторону северных ворот. Конь будто почувствовал тревогу всадника и взял напористый торопливый шаг. Ворота были недалеко, можно было через какое-то время пройти их и оказаться за пределами цитадели, да не суждено было Ерназару легко покинуть священный город. Снова, как и на рассвете, его кто-то окликнул:

— Брат, помоги!

Знакомый был голос, и Ерназар оглянулся.

Три здоровенных хивинца гнали впереди себя избитого, оборванного человека. Лицо было в кровоподтеках у несчастного, но Ерназар узнал его: аульчанин Касым. Мазанка его ютилась на самом краю селения, возле степной дороги. Считался Касым тихим и безобидным человеком.

Конь Ерназара перегородил путь хивинцам.

— Что произошло, братья?

Хивинцы не успели ответить. Застонал, заскулил Касым: