Непонятные

Мысли его, помыслы вновь сосредоточились на том, что занимало его последнее время неотступно: «Когда, когда отправиться к русским? Какой момент выбрать? И достаточно ли у нас теперь воинов? Что скажут, как посмотрят на нас русские чиновники? Захотят ли выслушать и понять? Цель нашего присоединения к России, кажется, теперь ясна, ясна и Генжемурату, и Зар-лыку, и младшему Ерназару. Как быть с остальными десятниками?»

Алакоз тихонько подозвал Ерназара-младшего.

— Собери-ка всех десятников вон к тому туранги-лю! — распорядился он.

Когда все собрались, Ерназар решительно приступил к делу.

— Десятники, я хотел бы с вами посоветоваться. Судя по всему, сейчас к нам больше никто не присоединится. Думаю, пора нам оставить место, где мы эти дни проходили воинскую выучку, переместиться… Туда, где условия еще суровее, где погода стоит прохладнее. Минуем казахские степи, приблизимся к русским владениям! Авось там нам удастся встретиться с русскими начальниками и вернуться в страну нашу намного сильнее…

— Если мы доберемся до Оренбурга, я покажу вам русских лекарей, которые спасли меня от верной смерти! — вскричал Генжемурат.

— Джигиты, Ерназар-ага предлагает дело! — откликнулся вслед за ним младший Ерназар, потом нахохлился как сова. — Однако мне хотелось бы, Ерназар-ага, предостеречь всех: военная тайна — это тайна тайн; от того, сохраним мы ее или выболтаем, зависит судьба народа. Поэтому пусть каждый из вас даст клятву молчания.,

— Дадим! — дружно согласились все.

— Коли так, то сегодня же распустим наших соколов по домам, — сказал Алакоз, — пусть каждый готовится в поход, запасет продукты на месяц. Объявите своим молодцам, что мы перемещаемся на новые места, чтобы продолжить занятия.

— Надо, как и в прошлый раз, получить благословение Каракум-ишана, — заметил Ерназар-младший.

— Верно! Только надо сделать это хитро, чтобы он ничего не заподозрил! — поддержал Генжемурат.

— Сделаем так, как он нас сам учил, — кивнул Алакоз.

22

Фазыл сильно переменился с той поры, как получил в Хиве бийство за доблесть, проявленную в походе против русских. Он стал молчаливее, сдержаннее, не вступал в споры и обсуждения, сторонился остальных биев. Однако обвинить его в том, что он забыл о народе и его интересах, тоже нельзя — послал же он в каракалпакское войско молодцеватого джигита из своего рода.

Как и прежде, Фазыл раньше других собирал ханский налог, первым отвозил его в Хиву. Не отставать от него в этом старался разве только Саипназар.

Как-то они возвращались вместе из Хивы. Саипназар болтал без умолку, перескакивая, по своему обыкновению, с одного на другое. Добрался и до Алакоза, принялся клеймить его, охаивать. Фазыл рассердился и буркнул:

— Да ты, похоже, перестал быть мужчиной.

— Почему это? — вскинулся Саипназар.

— Пустомеля ты, пена наносная! Простить не можешь, что Алакоз велел на «ага-бии» слегка тебя поколотить! А над тем не задумываешься, что Ерназар Алакоз страшен нам не этим! Его за другое следует ненавидеть. Ведь он ведет народ и нас вместе с ним к погибели…

— То есть как это? — растерялся Саипназар.

— А ты сам пошевели мозгами, может, и дойдет до тебя! — поморщился, как от зубной боли, Фазыл.

Это заявление Фазыла, человека, не любящего бросать слов на ветер, заставило Саипназара задуматься и, кажется, что-то понять. И хотя оба они не пускались больше в объяснения и откровенности, но стали держаться ближе друг к другу, стали чаще вместе ездить в Хиву.

Сегодня они собирались в путь, чтобы отвезти налог за осенний урожай. Они уже тронули было коней, как показались и пронеслись мимо них разгоряченные быстрой ездой соколы.

— Ну и ну! Кожа да кости остались! Из-за бессердечного этого Алакоза! — проскрипел Саипназар. — Чего скалишься, чему радуешься?! — вдруг сорвался он на крик, завидя отставшего всадника.

— Нас ждет семидневный отдых, страдалец ты наш! — насмешливо откликнулся всадник.

— А потом, после отдыха? — равнодушно осведомился Фазыл.

— Потом уйдем далеко-далеко на учения, примерно на месяц! — бодро сообщил молодцеватый складный парень.

— У какого десятника служишь? — поинтересовался Фазыл.

— Десятник у нас самый лучший — Генжемурат! — гордо отозвался парень и поскакал догонять товарищей.

Фазыл вздрогнул, гневно стиснул кулаки: «Эх, проклятье! Жаль, дрогнула тогда у меня рука! Попасть-то я попал ему в спину, да не уложил наповал!»

— Что это ты помрачнел, брат? А, Фазыл? — полюбопытствовал Саипназар, сверля его глазами.

— Я всегда мрачнею, когда эти ликуют! Куда они направляются? Зачем? Что-то здесь не чисто! Завернем-ка к Каракум-ишану, — разволновался Фазыл.

Они увидели Каракум-ишана возле юрты с тремя незнакомыми всадниками. Судя по всему, они спорили. Фазыл и Саипназар сочли неудобным приближаться к ишану верхом и спешились.

— Вот те, кто нам сейчас нужен! — обрадовался ишан и знаком поторопил их приблизиться.

Всадники, что находились рядом с ишаном, были одеты как казахские воины, но в одном из них Саипназар, к великому своему удивлению, признал Касыма, того самого, которому по приказу Алакоза за воровство отрезали ухо.