Онегин замечает и выделяет ум девушки: «…с такою простотой, / С таким умом ко мне писали…» Незаурядный ум Татьяны выявляется уже в том, что она осознает свою оторванность от реального мира; этим вызвано ее признание Онегину: «Вообрази: я здесь одна, / Никто меня не понимает…» Немудрено: в ее окружении действительно нет подобных ей книжников, бытовых контактов с родными ей явно мало, ей холодно в ее надзвездном одиночестве.
Что особенно важно, ум Татьяны предчувствует невозможность длительного существования в одиноком мире воображения и необходимость возвращения на землю. Вот почему письмо отразило вполне практичные желанья:
В сущности, здесь предугадан реальный дальнейший путь. Но только лишь обозначился такой вариант, он торопливо и решительно отвергается: «Другой!.. Нет, никому на свете / Не отдала бы сердца я!» Можно свидетельствовать: Татьяна произносит слова клятвы и, хотя клятве, как оказалось, назначено было быть невостребованной, остается ей верна. Для других вход в ее сердце замурован.
Сознание Татьяны показывается открыто религиозным: она молитвой услаждает «тоску волнуемой души», помогает бедным. В таком ореоле воспринимается избранник; в своем письме Татьяна приходит к этому, поначалу предпочитая эвфемизмы: «То в высшем суждено совете…», «То воля неба: я твоя…»; наконец — прямо: «Я знаю, ты мне послан богом…» Татьяна послушна воле Бога, но напрямую Бог с человеком не общается; остается читать знаки его повеления. Татьяна это и делает: «Судьбу мою / Отныне я тебе вручаю…» Это все равно, что уповать на Бога, ведь Татьяна видит в Онегине его посланца. Возможна ли ошибка в таком прочтении знака судьбы? Конечно. Татьяна принимает решение по неполным данным, о герое у нее смутное представление. Отсюда сомнение. Хочется, чтобы избранник оказался ангелом…
Но вот какая метаморфоза. Вера не требует доказательств или хотя бы подтверждений. Тут вера и знание — синонимы («Я знаю
, ты мне послан…»). Если человек, не лукавя, говорит, что он верит, — что здесь истинно? То, что человек верит, и это неопровержимо. Что же касается содержания веры, оно, пока не получило подтверждения (или опровержения) практикой, остается субъективным. Человеку хочется подкрепить свое слабое субъективное: так легко сделать это посредством упования на волю Бога. Но получается, что это человек (в выгодном для себя свете) сам озвучивает волю Непостижимого…В положении Татьяны мало выбора, и все-таки она пытается выбор осуществить. Ее сознание отнюдь не лишено практичности, она вынуждена считаться с тем, что наиболее вероятное для нее — безропотно исполнить долг, т. е. быть верной супругой и добродетельной матерью — вне зависимости от того, кто и при каких обстоятельствах станет ее супругом. Однако девичье воображение Татьяны заполнено иной мечтой, разбуженной французскими книжками, но питаемой силой и страстью поэтической души. Юная Татьяна поры своей встречи с Онегиным живет как раз не по «народной правде», совсем наоборот! Она бунтует, она вопреки бытовым правилам приличия (зато в подражание героиням «своих возлюбленных творцов») первая пишет письмо Онегину.
Собственно «история» Татьяны целиком определяется любовью к Онегину; любовь лишь выявляет все дремавшие качества героини.
«Следствие свиданья» затрагивает Татьяну чрезвычайно чувствительно. На протяжении четвертой и пятой глав Татьяна не раз попадает в поле зрения читателя. Но ее душевные страдания изображены приглушенно, в полном соответствии с последующей авторской характеристикой: «Татьяна изнывала тайно…» Тем не менее четко дано понять: любовь героини неугасима, хотя никаких надежд на ответное чувство она не питает.
Татьяна смиряется с горестным ощущением, что ее любовь к Онегину — безответна. У нее нет никакой иллюзии, никакой сознательной надежды. Но сила любви, полностью бескорыстной любви такова, что даже отсутствие надежды на взаимность не может не только убить, но даже ослабить эту любовь.
«Нежданное» появление Онегина на ее именинах перевернуло Татьяне всю душу. Какие контрастные впечатления! Тут бесценный ей подарок: