- Он говорит, что устал от того, что все считают, будто именно он должен быть пассивом, «женщиной», соской. Говорит, что не хочет, чтобы я воспринимал его как свою очередную дырку. Я стал его убеждать, что никогда не буду его таким считать, потому что люблю его и хочу быть с ним долго. Тогда Билл сказал – «Если ты меня любишь, уступи мне право быть мужчиной в наш первый раз».
- Это ты ему должен таким образом свою любовь доказать?
- Да, чтобы в дальнейшем у нас было равноправие и… и… и вот. Что мне делать? Он сейчас уедет, а когда мы сможем встретиться в следующий раз, не знаю. Вдруг мать запрет его дома?
- Так, дружище, во-первых, не вздумай ему давать. Это просто недопустимо. Если ты ему сейчас дашь, ты ему так и будешь давать. Во-вторых, настаивай на своем. Прояви себя мужиком в конце концов! Кто делал первые шаги? Ты. Кто устраивал ваши свидания? Ты, за редким исключением. Кто ухаживает за другим? Ты. Билл лишь принимает ухаживания. Поэтому он и должен быть в вашей паре «женщиной». Ясно? А в-третьих, что это за равноправие такое? Феминист, блин, нашелся! Том, я, может, в любовных отношениях не разбираюсь, но одно тебе сказать могу – когда человека любят и искренне хотят ему добра, не кривляются и не строят из себя непонятно кого, а делают все, чтобы ему было хорошо!
Закончив свою тираду, я откинулся на спинку стула, гордо сложив руки на груди. Том задумчиво жевал губы, смотря в одну точку перед собой, и я отчаянно надеялся, что сумел достучаться до его тупой головы, и что Том примет верное решение. Я верил в своего друга, не может же он быть совсем сумасшедшим.
Том выпрямился и глубоко вдохнул и выдохнул.
- Да, - уверенно сказал он. – Да. Ты прав, Густ. Ты прав, черт возьми. Когда любят – делают все. Да.
- Вот видишь, стоит прислушиваться ко мне почаще, - довольно подтвердил я, страшно обрадовавшись.
- Ты прав, Густи! Как же ты мне помог! Спасибо тебе, дружище!
Том вскочил, сжал меня в судорожных объятиях и вылетел из дома.
- В школу меня не жди! – Только и слышал я.
Я убрал посуду и поехал на учебу. Под мерный гул автобуса в мою душу вернулось такое желанное и долгожданное умиротворение. Конечно, с таким другом, как Том, спокойным быть нельзя ни минуту, но он мне таким и нравится. И когда я вернусь вечером с уроков, меня встретит мой старый друг-оболтус, будет снова просить у меня списать домашнюю работу. А то ему Билл, видите ли, делал ее.
Эх, обмануло меня мое предчувствие!
Еле дождавшись окончания уроков, я бегу на остановку и запрыгиваю в автобус. У меня настолько хорошее настроение, что его не испортил даже тот факт, что автобусы я перепутал и уехал черт знает куда. Еще через пару часов, добравшись до дома, я лезу на антресоли и достаю коробку с новым кожаным мячом. Этот мяч мне подарила бабушка на тринадцатилетие, и я берег его, ни разу не играл. Вот представился случай, ради такого случая я даже уроки сейчас делать не сяду.
- Том? – Говорю я в трубку, прижимая ее к уху плечом и открывая коробку. – Что, погоняем мяч? Только ты старайся не попадать по окнам, как в прошлый раз.
- Густ, - слышится в ответ приглушенный голос Каулитца. – Давай завтра, ладно? Я сейчас реально не могу, мне нужно закончить… одно дело. Завтра приходи ко мне, ладно?
- Ладно, - соглашаюсь я и кладу трубку. Пожалуй, я знаю, о чем он говорил – сидит, наверное, сейчас, переживает разрыв с Биллом. Ничего, пусть поплачет, выпустит пар, а завтра я его приведу в чувство. И вот после этого пусть не говорит, что я его не понимаю! Прекрасно понимаю, и мои советы всегда приносят пользу. Разве не так? И вовсе не обязательно иметь опыт в таких делах, чтобы смыслить в человеческих взаимоотношениях, мне достаточно исходить из знания характера Тома. Умный человек умен во всем. Хм, это я теперь могу и на психологический поступать?
Не видел Каулитца всего сутки, а уже страшно соскучился по его бессмысленной болтовне и забавной физиономии. И только воспитание и врожденное достоинство не позволяют мне бежать сломя голову сейчас по улице до его дома. Ведь утро, люди идут на работу – а тут я мимо пронесусь. Это же неуважительно.
Названиваю и стучу в дверь около десяти минут, пока Том не открывает мне. Видок у него, мягко говоря, потрепанный. Каулитц зябко запахивается толстовку и идет в гостиную. При виде его походки у меня из головы тут же вылетают все заготовленные слова и вопросы. Том идет медленно, переваливаясь с ноги на ногу и обняв себя руками, да еще и покряхтывая при каждом шаге.
- Э, ты чего? Заболел, что ли?
- А? Я нет. – Том долго стоит перед диваном, а затем, весь скривившись, забирается на него с ногами и садится на колени. Глядя на него, я догадываюсь, почему он так себя ведет.
- Это Билл тебя так отделал перед уходом? Небось, между ног целился? Такие, как он, запросто дадут по шарам и не подумают.
Прохожу в гостиную, сажусь рядом с Каулитцем и тут же замечаю сумку Билла, стоящую в углу.
- Не понял. Билл не уехал, что ли?
- Нет, - качает головой Том.
- Почему?
- А почему он должен был? Я его не отпустил.