Непорочная для Мерзавца

Она вскидывается, по сухим щекам растекаются кривые алые пятна. Я почти слышу неприятный лязг ее мыслей: как же так, он не дал ей упиться своей ненавистью, он просто ее… простил. Не дал ни единого подтверждения тому, что всю свою жизнь она зря не зря считала старшего сына Монстром. Он оказался единственным Человеком в шакальем помете.

— Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь, если что-то будет угрожать твоему здоровью, — продолжает Эл, потому что Валентина так и не нашла подходящих слов. — Я буду заботиться о том, чтобы ты могла вести нормальную достойную жизнь. Но если ты сунешься в мою семью… — Он слепо находит мою руку, снова сплетает наши пальцы, и у меня в груди сладко щемит от того, что это я и есть его семья. — Живи своей жизнью, мам, а я буду жить своей.

Мы просто оставляем ее там: одну, в пустой комнате, наедине с едкими мыслями. Если в ней была хоть капля любви к своему ребенку, Валентина до конца своих дней будет ненавидеть себя за все, что сделала.

У нас впереди еще несколько тяжелых недель. Габриэль будет разбираться со своими конкурентами, я собираюсь потратить эти дни, чтобы наказать жадную подругу.

Мы идем ко коридору, и Эл наклоняется, чтобы стукнуть меня подбородком по затылку.

— Ты воришка, Косточка. Зачем тебе мой галстук?

— Привяжу, — «бодаю» его в ответ и достаю из выреза на платье длинную цепочку, на которой ношу подаренное им кольцо. — Придется еще раз встать на одно колено, чтобы надеть его на мой палец, Крюгер.

«Размечталась», — говорит Эл одними губами.

Эпилог: Кира

Я понятия не имею, ни что это за остров, ни как далеко он от цивилизации. Знаю только, что здесь нет никого, кроме нас, и что мы минимум час добирались сюда на моторной лодке из небольшого курортного городка.

Солнце стекает за горизонт оранжевым жидким огнем, и я иду по пляжу, где небо так низко, что кажется бархатом, по которому разбросали серебро монет. Тянусь рукой, чтобы взять пригоршню и пропускаю звезды между пальцами. Взгляд скользит по сморщенной коже ожога, но я больше не боюсь его показывать. И мне больше не нужен баллончик, чтобы справляться с приступами паники, потому что теперь у меня есть надежная спина, собственный волнорез, о который разобьется абсолютно все, что может причинить мне вред. И ощущение полной безопасности в замке моего Чудовища настолько сладкое и жгучее, что, оглядываясь назад, мне хочется сказать себе-прошлой, что я с самого начала, с самого первого дня выбрала правильного брата.

А потом просто долго блуждала в лабиринте без фонаря.

Мое платье для гражданской церемонии самое простое: ни пышных юбок, ни дорого шелка. Просто льняной сарафан длиною в пол и немного ручной вышивки. Я купила его сегодня утром на местном рынке, у пожилой смуглой островитянки. Не знаю, как мы поняли друг друга жестами, но, когда она поняла, что я собираюсь выйти в нем замуж, притащила откуда-то милое ожерелье из перламутровых ракушек.

Я медленно иду по пляжу, нарочно глубоко погружая ноги в теплый песок. Кому нужны бриллианты, брендовое платье и тысяча гостей, когда есть бездонное небо, в которое не страшно упасть, и шепот вечернего прибоя, и золотой закат.

И этот мужчина, который медленно бредет мне навстречу.

Мы не договаривались вообще ни о чем, просто решили, что дадим друг другу клятвы не в сером скучном ЗАГСе, а вот так: на церемонии, традиции которой придумали сами для себя. Поэтому я останавливаюсь, не в силах сдержать улыбку. Мое Чудовище тоже «принарядилось»: в простую белую полотняную сорочку, выправленную из простых же белых брюк, которые он небрежно закатил почти до самых колен. На фоне с загорелой кожей, белая ткань кажется слепяще яркой. Эл нарочно идет по самой кромке прибоя и волны щекочут его пятки. Наверное, в этом причина его совершенно расслабленной улыбки, об которую мне хочется потереться щекой. Желание такое сильное, что действует на меня, как закон притяжения, и ноги сами несут навстречу.

Мы схлестываемся в центре деревянной арки, увитой тропическими цветами и белыми лентами. Эл выразительно оценивает мой наряд и говорит:

— Слава богу, никаких крючков, пуговиц и корсетов. Кажется, эта штука прекрасно снимается.

— Это так… по Крюгеровски! — прячу смех за деланым возмущением.

— Смирись, Косточка, что ты жена озабоченного альфы, — хмыкает он, а потом поднимает обе руки и я только сейчас замечаю, что он принес мне обещанный свадебный подарок.

Габриэль осторожно укладывает мне на голову венок из живых белых орхидей. Не хочу портить иллюзию и спрашивать, когда и где он успел его раздобыть. Нарисую картинку этого «альфы», блуждающего в джунглях в поисках нужных цветов — и буду вспоминать ее с теплом до самой смерти.

— Мне идет? — я задираю нос и верчу головой, давая получше себя рассмотреть.

Кажется, моему Чудовищу впервые в жизни совсем нечего сказать, и, чтобы стереть неловкость, он берет меня за руки.

Мы клянемся не искать легких путей.

Мы клянемся всегда идти в ногу и в одну сторону.

Мы клянемся любить друг друга дольше, чем горят звезды на небе.