Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

— Если что-то случится и тебе придется бросить Фиону, я пойму, — прошептала мама. — Она слабее. Если до этого дойдет, делай, что должен.

А потом она выдавила улыбку, гротескную попытку его успокоить. Один из маминых зубов расшатался и стоял криво, но она этого, похоже, даже не замечала.

Может быть, она просто заболела и не понимала, что говорит.

Джейкоб цеплялся за эту мысль, пока они медленно шли от дома на запад, сверяясь с компасом, оставшимся с его скаутских дней. Все вокруг было одинаковым, и без компаса они могли никогда не отыскать дорогу домой. Земля со всем, что на ней было, лежала под ними так глубоко, как лежало бы дно озера, если бы они шли по его замерзшей поверхности.

Когда Фиона спросила, как они теперь будут жить, Джейкоб не знал, что ответить. Поэтому он коротал медленные мили, рассказывая ей обо всем, что знал о пещерных людях ледникового периода. О могучих, но неизобретательных неандертальцах, одевавшихся в шкуры, и гораздо более сообразительных кроманьонцах, которые научились шить и делать все более и более изощренное оружие.

— Мы что-нибудь придумаем, — пообещал он, хоть и не мог себе представить, остался ли на Земле кто-нибудь, на кого можно охотиться.

Его утешала мысль о том, что, возможно, где-то в десяти футах под ним лежит в снегу Рассел Бернс. С другой стороны, холодное сердце Рассела вполне могло сделать его идеальным борцом, созданным для этого мира, прямо как снеговик, которого они слепили в тот первый день. Он мог выбраться на поверхность, и пробиться сквозь корку, и не ощутить никакой разницы.

Эта первая вылазка закончилась неудачей — они не нашли ничего, кроме бесконечного гладкого снега, и замерзших руин, и людей, которые окликали их сквозь заледеневшие окна верхних этажей и спрашивали, нет ли каких-нибудь обнадеживающих новостей. Другие пытались заманить их внутрь — заходите и согрейтесь, заходите и перекусите, у нас есть горячий шоколад, — но все их слова казались какими-то неправильными и лживыми.

Джейкоб подумал, что лыжной палкой можно кого-нибудь убить, если ткнуть ею в правильное место.

— Почему ты не остановился? — заныла Фиона после того, как он в четвертый раз уклонился от приглашения. — По-моему, они хорошие. Я есть хочу.

— Они не хорошие. И им плевать, хочешь ли ты есть. На самом деле они не хотят делиться. Точно так же кричали бы пауки со своей паутины, если бы умели говорить.

— А-а, — протянула она. — Подожди… что?

— Они тоже хотят есть. Поняла?

Она почти уже поняла, но ей нужно было, чтобы Джейкоб сказал это вслух, а ему не хватило духу объяснять ей все подробнее, чем он уже сделал. Это заставило его задуматься, не придется ли ему однажды, если его попросят, объяснять Фионе или кому-нибудь вроде нее разницу между снегом минувших лет и снегом нынешним.

«Нет, это не тот снег, — начнет он точно так же, как начинал человек, вспоминавший Рождество. — Наш снег не так вот просто-напросто падал с разгневанного, угнетенного неба, он вихрем вырывался из сердец соседей и капал с языков и пальцев всех тех, кого мы хотели бы никогда не знать. Лед нарастал на наших окнах и ресницах до тех пор, пока нам не стало все равно, что он закрывает нам взгляд, точно дверь тюремной камеры».

Или что-то вроде этого.

Они пришли к дому по собственным следам — даже без компаса это было бы не сложно. Джейкобу хотелось вернуться домой так, как ничего и никогда не хотелось — за исключением того, чтобы папа не принимал кое-каких решений. И все же, чем ближе они подходили, тем больше ему казалось, что на самом деле он не хочет туда возвращаться, а просто хочет этого хотеть.

Когда они забирались в окно, небо над ними было мягким и фиолетовым. Мама обняла обоих, а потом Фиона метнулась в ванную, потому что очень долго терпела, отказываясь пи́сать в снег. Наверное, поэтому она не заметила, что мама была очень холодной, словно это она провела весь день снаружи. Кожа на ее лице и руках казалась такой бледной, тонкой и прозрачной, что Джейкобу мерещилось под ней то, что раньше он видел только в учебниках.

— Мы ничего там не нашли, — сказал он, потому что ему нужно было что-то сказать. — Завтра попробуем пойти в другую сторону.

— Может быть, — отозвалась она. — Это будет зависеть…

— От чего? — спросил он и услышал, как из ванной донесся испуганный крик Фионы:

— Откуда в раковине столько зубов?

— Это будет зависеть от тебя, — ответила мама с улыбкой, сверкавшей острейшими ледяными осколками.

Укройся за моей улыбкой

Забудь все свои представления о себе. Все, что ты напридумывала за двадцать-двадцать пять — или сколько там тебе — лет.