Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

— Ты придумал, что еще скажешь папе, если он придет?

Коди кивнул с таким грустным видом, какого не должно быть у шестилетнего мальчика.

— Ага.

— Не хочешь мне об этом рассказать? Поделиться со мной?

Коди подумал и покачал головой.

— Ну ладно.

Да, это было больно — ведь снова от нее закрылся, — но Бейли им гордилась. «Молодец, — подумала она. — Когда-когда, а в этот день точно нельзя доверять никому».

Они сидели у подножья креста — якобы привилегированная позиция — на одеяле, сложенном вчетверо, чтобы оно не занимало слишком много места и — менее эффективно — защищало их зады от холода влажной осенней земли. По обе стороны от них тесным рядком сидели другие осиротевшие. Кэндес Хьюи — ей точно было не меньше восьмидесяти — не сводила глаз с медали мужа. Для Ральстонов, Эллиса и Кристин, истинным севером был тот жалкий плюшевый мишка; судя по виду Кристин, она совсем недавно перестала плакать и готова была снова начать, если бы хоть капля дождя упала не так, как нужно. Были и другие, уже больше десятка, и все они сидели слишком близко к своим соперникам в этом тихом соревновании.

Коди час как вернулся из похода за сладостями; Бейли стащила с него костюм и натянула на него свежую одежду в школьном туалете. Возможно, он в этом не нуждался, но она все равно налила ему горячего шоколада из термоса, который наполнила в «Пляшущем бобе», чтобы хоть ненадолго оттянуть неизбежный гипогликемический обвал.

Она снова наклонилась к сыну.

— Ты ведь знаешь, что папа тебя очень любит. Если сегодня вернется не он, это ничего не изменит. Это не будет значить, что он тебя разлюбил. Ты же понимаешь?

— Наверное, — ответил он.

— Мы не знаем, как все устроено там, где он сейчас. Как они все решают. У нас есть свои правила, но мы не знаем, какие правила у них. Понимаешь?

Коди посмотрел на нее с внезапным подозрением.

— А почему мы не знаем? Почему никто не спросил?

Она моргнула; только ребенок может заставить тебя почувствовать себя настолько глупо.

— У кого?

— У мертвых людей, которые возвращались раньше. Если это столько раз бывало, почему никто не спросил, какие у них правила?

Хороший вопрос. Может, он уже был в списке того, о чем Коди хотел поговорить с Дрю, а может, добавился туда только сейчас.

— Не знаю, — сказала она. — Возможно, люди и хотят об этом спросить, но забывают, потому что слишком волнуются.

На невысокий подиум взошел мэр и, как свойственно мэрам, произнес слишком долгую речь. Толку в ней не было никакого. Господи боже, эта традиция существовала сто шестьдесят два года, и вряд ли кто-то из собравшихся нуждался в напоминании, что сегодня за ночь такая. Все это уже происходило задолго до мэра и с большой вероятностью будет происходить и после того, как он начнет наводить тоску на обитателей другой стороны.

Ночь полнилась шепотками сотен бесед — учитывая количество людей на площади, звук был довольно тихий. Настороженная и ожидающая, Бейли почувствовала, как ее пронзило током, когда что-то толкнулось в нее изнутри, а потом устыдилась, когда поняла, что это был всего лишь ее телефон с отключенным звуком и вибросигналом. Она достала его и увидела свежее сообщение от Троя:

«Ну как, началось?»

«Еще нет, — написала она. — Все тихо, как в могиле. Если не считать мэра Боба».

«Мне показалось, что ветер поднялся».

«Что поделываешь?»

«Кино смотрю. Мечтаю, чтобы ты была рядом и держала меня за руку в страшные моменты».

«Ты, наверное, мечтаешь и чтобы я тебя за кое-что другое подержала», — ответила Бейли и сама не поверила, что смогла такое написать и отправить. Это было неправильно. Обмениваться непристойными намеками в это время и в этом месте — как будто она пыталась саботировать то самое событие, о котором больше всего на свете мечтал ее сын. О котором она и сама хотела бы мечтать так же сильно, но не могла.

Бейли наконец-то поняла, в чем дело: у нее были воспоминания об одиннадцати годах, проведенных с Дрю, в основном хорошие, а порой и восхитительные. И она не хотела, чтобы последнее из них — то отчаянное прощание в больнице — заместилось новым, посмертным воспоминанием о том, как мужчина, которого она любила, запертый в жутком новом теле из соломы, старой одежды и мешковины, пытается высказать им все то, что не успел раньше.

«Ах, если бы, — ответил Трой. — Я сегодня лягу пораньше. Думал, что нормально перетерплю эту ночь, но теперь мне хочется, чтобы она побыстрее закончилась. Хочется, чтобы наступило завтра».

«И мне тоже ×1000».