Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

— Мы только начали. Спешка в таких делах недопустима. У вас еще шестьдесят два заключенных, один из них точно…

Он прервал ее хлопком ладони по столу.

— И все шестьдесят два сейчас в гневе. Они не видели, что произошло с Маршем, но в целом поняли.

— Может, не следовало сразу отдавать приказ о его уничтожении?

— Я сделал это ради вас. Думал, что мы вас защищаем. — Он примирительно поднял руки, снижая градус напряжения. — Я ценю вашу готовность продолжить. Правда. Но даже если бы они пребывали в хорошем, если можно так выразиться, расположении духа, то здесь мы в тупике. Вы не можете проникнуть в их разум на нашей территории, а я не могу рисковать, отправляя вас к ним. Не имеет значения, угрожал вам Марш или нет. Я не могу позволить им повторить то, что он, по моему мнению, сделал.

— Я не понимаю, — конечно, ощущения были не из приятных, и испытать такое повторно не хотелось, но это не смертельно.

— Я много думал о том, что за звук он произвел, и склоняюсь к мысли, что он подал сигнал бедствия.

* * *

Было бы лучше, если бы она покинула остров раньше. Было бы лучше, если бы в тот момент, когда полковник сообщил ей о прекращении эксперимента, ее уже ожидал вертолет. Во сколько бы ее ни привезли домой, к этому моменту она была бы уже в кровати и обнимала дочку, поскольку Табби была нужна ей намного сильнее, чем она — Табби.

Во время бодрствования и пока ворочалась в полудреме, Керри все еще пыталась попасть туда. После полуночи погода снова испортилась, треск и раскаты грома напоминали удары артиллерии, а дождь барабанил по крыше пулеметной очередью.

Должно быть, часть времени она все же спала, а не мучилась от бессонницы. Она прекрасно помнила о том, что лежит в кровати, но временами будто проваливалась в глубину, глубже, чем погружалась утром, в холод, куда не достигали лучи солнца, и медленно плыла вдоль громадных стен, подсвеченных фосфоресцирующим светом, источник которого так и не смогла определить. Стены не позволяли ориентироваться в пространстве: это было все равно что находиться снаружи лабиринта, но ощущать себя заблудившейся внутри, ведь стоило ей попытаться обогнуть выступающий угол, как он оказывался внутренним. Она должна была утонуть там, захваченная паникой — воздух в кислородном баллоне заканчивается! — и вдруг поняла…

Она не надевала баллон, когда спускалась сюда.

Она принадлежала этому месту — тому, что вызывало у нее омерзение.

Марш — пришло в голову, едва она смогла отличить потолок от поверхности воды. Он был мертв — и в то же время оставался с ней, в наслаивающемся эхе шепотков. Мертвый видел сны.

Желанное пробуждение вышло резким: ее подкинуло на кровати от звука сирены, которая выла, будто случился катаклизм. Она то прорезала ночь, то затихала, напоминая рев какого-нибудь первобытного бога. Солдаты наверняка знали, как действовать, но ее-то не предупредили. Инстинкты требовали обняться с матрасом, притаиться под одеялом и надеяться, что скоро все закончится.

Именно такой стратегии придерживались люди, которых позже находили мертвыми в кровати.

За пару минут Керри оделась и выскочила за дверь. Из-за ледяного дождя пришлось щуриться, но она сразу посмотрела на тюрьму. Все на острове — и люди, и техника — двигались в том направлении, и на какое-то мгновение ей захотелось присоединиться и спрятаться за чужие спины, но что если что-то влекло их туда с восточного края острова?

Однако прожектора, установленные вдоль парапета, свидетельствовали в пользу другого варианта: три луча метались над открытой водой, выхватывая из темноты ночи сверкающие капли дождя. Как там Эсковедо сказал? Сигнал бедствия? Может, на него откликнулись? На пляж вышли полчища родичей инсмутских заключенных и напали на военных? Нет, вряд ли. Лучи света были направлены не вниз, а наружу. Именно наружу.

Под потоками дождя и ударами ветра Керри приросла к месту, скованная ужасом перед неизвестным бедствием. Теперь остров казался ей крошечным. Даже тюрьма выглядела игрушечной — одинокая, уязвимая крепость, против которой выступали три заговорщика: океан, ночь и небо.

Занавесь дождя над мечущимися прожекторами отделяла остров от моря; она безмолвно расступилась, и из темноты, словно из ниоткуда, показался острый нос корабля. Без огней, без людей на палубе, даже без шума двигателя, будто мертвым кораблем управляла сама ночь или иная сила. Затем появился звук — режущий уши скрежет стали по камням, на фоне которого сирена казалась слабым писком. По мере подъема на сушу нос судна задирался, и Керри увидела остальную часть корабля — за острым носом следовало тело акулы.