Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

Бьянка пьет кофе, сидя за ноутбуком и, поскольку Сорока ночует в нескольких кварталах отсюда, наслаждается покоем, которого у нее никогда не бывает субботним утром. Быть может, она гуглит свои симптомы. «Неспособность ощутить моего ребенка живой, реальной частью меня самой». Возможно, она занималась этим всю неделю. Должно быть, она была в восторге, когда обнаружила ту первую пару крошек, что вывела ее на эту дорожку.

Входит Грегг. Не могу себе представить, что он рад разделить с ней ее открытие. Зато могу представить, как он читает, стоя у нее за плечом. Она могла быть настолько увлечена, что даже не заметила его присутствия. Но он увидел достаточно и, будучи сыт по горло, реагирует единственным способом, которым, по его мнению, можно добиться немедленного результата. Настало время выбить из нее всю эту дурь.

«Будь нормальной. Вот и все, чего я у тебя прошу. Просто будь нормальной, ебаная ты сука».

Эти ее мягкие бедра могут ввести в заблуждение. Они скрывают в себе мышцы, и на них можно положиться в драке. К этому дню Грегг уже уверился в том, что она не осмелится дать ему сдачи. Но он сожрал свой последний бесплатный завтрак. Бьянка хватает нож и вырезает этот завтрак у него из живота.

— Думаю, дальше я справлюсь сама, — сказала она мне. — Можешь уезжать, если хочешь.

Куда, домой к Валу? Чтобы уклоняться, врать, щадить его чувства?

Нет уж, назвалась груздем — полезай в кузов труповозки.

— Думаю, мне стоит остаться.

Бьянка посмотрела на меня взглядом, который был мне хорошо знаком, но не в ее исполнении: «Как хочешь. Не говори, что я тебя не предупреждала».

Она достала из раковины нож для хлеба, а потом, подумав секунду, выхватила из деревянной подставки кухонный топорик и решительно направилась в столовую.

— Хочешь знать, что со мной не так? — спросила она у Грегга. — Я тебе скажу, что со мной не так. Ты заслужил объяснение.

Ой-ой. В этом «заслужил» не было совсем ничего доброго и сочувственного.

— Давай покажу.

Я должна была понять, что будет дальше, когда она присела рядом с ним. По тому, как он сидел, упираясь одной рукой в пол… из этого полированного дерева вышла отличная разделочная доска. Бьянка ударила топориком, и три фаланги откатились прочь. Грегу потребовалась секунда, чтобы осознать, что случилось, прежде чем он начал верещать, а Бьянка к тому времени уже вернулась к работе, отрезая здесь, подрубая там — ничего серьезного, ничего важного, ничего жизненно необходимого.

После кончиков пальцев я на это смотреть не могла. Но я все слышала, и это было мучительно, потому что я жалела обоих. Бьянку до этого довели. Что до Грегга, он спокойно мог бы провести остаток своих привилегированных дней, размышляя над тайнами Вселенной, если бы только умел просить вежливо.

Бьянка дала ему время успокоиться и перестать визжать, и я снова открыла глаза. Она поднесла к его глазам отрубленные кончики пальцев, один за другим, убедилась, что он их разглядел, а потом ушла на кухню и выбросила один из них в мусорное ведро. Второй она швырнула в раковину, чтобы с ним разделался измельчитель отходов. Третий Бьянка унесла в туалет. Спустив воду в унитазе, она снова вернулась.

— Теперь они рассеяны. Кто знает, как далеко друг от друга они окажутся? Понимаешь, о чем я?

Я не представляла, что сейчас способен понять Грегг, но Бьянка еще не закончила. Она распахнула окно и выбросила его ухо на задний двор. А зубы… господи, она выбила ему зубы. Они отправились за переднюю дверь, так далеко, как Бьянка только смогла их зашвырнуть.

— Рассеяны во все стороны. Теперь понимаешь?

Милосерднее всего было бы, если бы Грегг уже ничего не понимал и не чувствовал. Но по тому, как он сказал «нет» — высокий, квакающий всхлип, порождение глубочайшей тоски, — я поняла, что он все еще в игре.

Я ведь побывала в сарае, помните? Я знаю, как долго такое может продолжаться.

— Нам придется от тебя избавиться, — сказала Бьянка. — Может, я отвезу твою голову в Пуэбло. Может, мы затащим твои руки и ноги в горы и оставим на съедение пумам и медведям. А для всего остального я, наверное, найду уютный мусоросжигатель, брошу тебя туда и буду смотреть, в какую сторону пойдет дым.

Она немного помолчала, дожидаясь какого-то знака с его стороны.

— Все равно не понимаешь, да?

Конечно, он не понимал. Он был слишком занят тем, что рыдал.

— Эти твои кусочки… они сгниют. Ты сгниешь. Ты сгоришь. Ты растворишься в воде. Тебя съедят и переварят, и часть тебя станет частью пумы, а остальное она высрет, и оно удобрит какое-нибудь растение. А потом это растение умрет и сгниет, и пума тоже, и то, что было тобой, продолжит свой путь. Ничто не пропадает зря. Оно только распадается на все меньшие и меньшие частички и используется снова и снова… Ты начинаешь понимать?

Не знаю, как Грегг, но — срань господня — мне казалось, что понимать начинаю я.