Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

Отсюда вопрос: а что, если он не прекратится? Если то, началом чему была любимейшая вещь всех учеников начальных школ — снежный день, — никогда не закончится?

Вот и все, в чем я нуждался, чтобы начать писать, и мне действительно показалось, будто я вернулся в прошлое.

Я до сих пор люблю снежные дни, когда погода отваживает тебя от посещения тех мест, куда ты не можешь добраться пешком. Вот только пролетают они быстрее, чем когда-то.

«Укройся за моей улыбкой». Каждый раз, когда редакторы приглашают меня в проект, потенциально подразумевающий использование очевидных тропов, я пытаюсь отрикошетить в противоположном направлении. Именно такой вызов встал передо мной, когда Стивен Джонс пригласил меня поучаствовать в антологии «Психо-мания» (Psycho-Mania), включавшей в себя работы в духе Роберта Блоха, которого всегда будут помнить в первую очередь как литературного отца Нормана Бейтса.

Что может быть более неожиданным в подобном контексте, чем тема счастья и позитивного мышления?

Есть нечто жуткое в людях, которые стремятся быть такими бесконечно веселыми и жизнерадостными, что носят свою личину счастливого человека словно блистающие доспехи. Кажется, будто эти доспехи не защищают то, что скрыто внутри, а мешают ему выбраться на свободу. Иногда ты ощущаешь давление и понимаешь, что рано или поздно что-то должно рвануть.

Большинство терапевтов, чьи дипломы хоть чего-то стоят, скажут вам, что для того, чтобы быть эмоционально здоровым, психологически цельным человеком, нужно проживать неудачные дни и темные времена без каких-либо фильтров. Я сейчас говорю не о клинической депрессии, а о неурядицах и неудачах повседневной жизни. Западное общество — в особенности здесь, в США, — выработало к этому антипатию. Чем, без сомнения, объясняется заголовок заметки, опубликованной в 2011 году сайтом Гарвардской медицинской школы: «Поразительный рост использования антидепрессантов среди американцев». А параллельно этому существует мультимиллиардная индустрия позитивности, которая зачастую проповедует, будто нашей целью должно быть круглосуточное блаженство, подразумевая при этом, что неспособность его достичь — это ваш персональный изъян, нуждающийся в исправлении.

Рассказ в конечном итоге посмеялся надо мной последним: количество слов в итоговом варианте составило 5150: код, означающий у калифорнийской полиции принудительное содержание в психиатрической больнице.

Где-то с середины я начал работать над текстом исключительно под альбом Disintegration группы The Cure — быть может, величайший из когда-либо сочиненных гимнов унынию. Это помогло мне лучше понять ГолоднуюДевочку234. Мой второй любимый трек с этого альбома называется The Same Deep Water As You — «На одной глубине с тобой» — и, поскольку я знал, что, разделавшись с этим рассказом, немедленно займусь следующим, о лавкрафтовском городе Инсмут, я решил заодно уж опередить события, осознав, что могу украсть для него идеальное название.

«Мы, счастливые сироты». Две идеи по цене одной на фабрике историй. Я целую вечность, кажется, хотел написать рассказ, действие которого происходило бы на Хеллоуин, но у меня не получалось. И почти столько же времени я хотел написать рассказ о пугалах, но и тут мне в голову не приходило никаких идей… по крайней мере таких, которые выдержали бы испытание пятью минутами:

Минута первая. Хмм, а вроде неплохая задумка.

Минута пятая. Мы никогда больше не будем об этом вспоминать.

А потом я приобрел давно не переиздававшуюся, импортированную из Великобритании нехудожественную книгу: «Пугало: Факты и вымысел» (Scarecrow, Fact and Fable) Питера Хейнинга. Пусть и интересная, она оказалась не той золотой жилой идей, на которую я надеялся. Но нужна-то мне была всего одна. У меня ведь не было коварного плана закрепить за собой монополию на производство всевозможных рассказов о пугалах. Поэтому одной мне хватило. Я прочитал всю эту книгу ради одного-единственного предложения, в котором упоминалось старое народное поверье, что пугала оживают на Хеллоуин.

Я об этом никогда не слышал. Подробностей в книге не было — к счастью, поскольку это значило, что существующие ассоциации не будут мешать мне отыскивать ответы на важные вопросы. Почему? И почему именно в эту ночь? Чего они хотят? Что за сила их оживляет и где она проводит остальные триста шестьдесят четыре с половиной дня в году? Какие они, когда оживают?

В конечном итоге я решил, что стоит ограничиться одним пугалом, и чем меньше оно будет делать — тем лучше. Это ведь, в конце концов, всего лишь хлипкое пугало. Достойного противника из него не выйдет.