Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

Лишь после того, как это закончилось, я заметил ее лицо. И порадовался, что зашел сбоку. Сначала мне показалось, что кожа облезала с нее слоями, но, с интересом и омерзением приглядевшись, я увидел, что на самом деле ее лицо… цвело. Новые черты и текстуры прорастали на нем, точно волнистые грибки на упавшем дереве в лесу.

Я поверить не мог, что все оказалось так просто.

Теперь, оглядываясь назад, я не могу не задаться вопросом, не подыгрывал ли мне демон, не терзала ли его скука или ностальгия и не воспользовался ли он возможностью вернуться назад во времени и заново пережить собственную версию золотых деньков?

* * *

Ну же. Спрашивайте. Вопросы ведь очевидны: неужели никто из тех, кто знал об их существовании, этого раньше не пробовал? Неужели никто и никогда не пытался заговорить с одним из этих современных демонов? Неужели Маркус и впрямь думал, что он будет первым?

Нет, нет и нет.

Маркус хотел стать первым, кто чего-нибудь добьется.

Дело было не в том, что они не умели говорить. И не в том, что они не умели общаться на современных языках, — конечно же, умели, и общались, когда хотели этого. Скорее всего, их забавляло, будучи загнанными в угол, отказываться говорить на каких-либо языках, кроме тех, которых не понимал почти никто из живущих. Было установлено, что они извергали насмешки на старофранцузском, древнескандинавском, среднеанглийском, раннем варианте каталанского, полудюжине мезоамериканских диалектов и прочих языках, в основном мертвых… но это становилось ясно, когда было уже слишком поздно — заемные тела распадались, их жильцы ускользали.

Маркус намеревался встретить их во всеоружии. Как оказалось, он был не просто целеустремленным человеком. Он был еще и гением-полиглотом.

Представляете ли вы себе, как сбивает с толку разговор с собеседником, который с каждым предложением переключается на новый язык? Каково это — не понимать не только смысла, но и самих слов, совершенно незнакомых, не встречавшихся даже в кино? Маркус мог совершенно свободно болтать на аккадском, арамейском, древнекоптском. Он потратил множество лет на изучение почти тридцати забытых языков в ожидании именно этого момента. А Фиби, вместе с командой гиков, с которыми связывалась по Сети, разработала алгоритм распознавания языка и аудиовизуальную программу-переводчик, в базе данных которой была еще сотня допотопных наречий и алфавитов.

— Она еще довольно глючная, но работает, — сказала мне Фиби после демонстрации. — Даже если с согласованием будут проблемы — возможно, найдется демон, который оценит попытку.

Я сказал ей, что технология, которую они изобрели, наверняка стоит миллионы. Ей было все равно, потому что какое значение это имеет в обреченном мире? Четыре года работы в службе техподдержки «Хьюлетт-Паккард» убедили ее, что настолько тупой биологический вид долго просуществовать не может.

Ну что ж, давайте. Спросите снова: а как насчет латыни? Кто-то же наверняка пробовал говорить с ними на латыни.

Конечно. И даже получил ответ: «Nimium facilis. Tendo congelo».

Ты слишком прост. Старайся лучше.

* * *

Они обосновались на этаж ниже того, где я захватил демона. Оборудование было простым, но эффективным: чугунный стул, установленный перед железным ограждением, к которому они приковали наручниками запястья и локти твари. Лодыжки ее примотали к ножкам стула. Все остальное было электронным: сверхмощный ноутбук Фиби, подключенный к нему маленький микрофон, камера на штативе.

— Господи, — сказал Маркус, когда тварь проснулась и уставилась на него так, словно точно знала, что происходит. Он потел. Северный Огайо, ноябрь — а Маркус потел.

— У тебя все получится, — сказал я ему.

Он кивнул, тяжело и рвано дыша: пожилой толстяк, выглядевший так, словно ему нужно было присесть — вот только никто не догадался захватить второй стул. А потом они приступили к делу, и Маркус взял себя в руки.

Со стрессом всегда проще справляться, если есть дело, на котором можно сосредоточиться. У Маркуса оно было, а Фиби следила за работой программ, а Лорелея могла бесконечно проверять, ведет ли камера запись и находится ли в кадре все, что нужно.

А вот моя работа была закончена.

Я мог только смотреть на сидевшую передо мной изуродованную тварь, в которой не осталось ничего человеческого, кроме злобных глаз. Скрывавшаяся за ними ненависть была ощутимой, и это ощущение только усиливалось из-за молчания твари, к которой Маркус обращался то на одном, то на другом языке. Это было словно смотреть в глаза волку и видеть там то, чего никогда не увидишь в глазах обычной собаки: хитрость, здравую оценку твоих способностей, первобытный разум, унаследованный от отца всех волков.

Само его существование было ядом. Воздух отяжелел от него, холодный, пустой и пропитанный отчаянием — как будто атмосфера, которую я ощутил, когда впервые пришел сюда, сконцентрировалась в единой точке. Демон вытягивал тепло из моей кожи, жизнь из моей крови, а может быть, и цвет из моих глаз.

Пусть остальные к этому и привыкли, но…