— Как-то ночью она увидела, что я сплю на полу, лежа на спине, прижавшись задницей к кровати и заворотив на матрас согнутые ноги. Она спросила, что это я такое делаю, и, если ей верить, я ответил: «Ой, мам, это мода такая, ты не поймешь».
Мередит пожала плечами — она тоже этого не помнила.
— И когда это было?
— Несколько лет назад, когда я приехал на выходные из колледжа, — ответил я, и Мередит, закатив глаза, легонько пнула меня в лодыжку. — На самом деле когда-то в начальной школе, не помню точно.
— Ты, дуралей, вел себя точно так же, как и всегда, это не то же самое, — сказала она. — А вот то, что случилось прошлой ночью… это меня беспокоит.
Я не удивился, что она испугалась, хоть и думал, что она придает этому больше значения, чем стоило бы. Дети просто иногда отмачивают жутенькие фокусы.
И тем не менее я понимал ее беспокойство. Меня в свое время отправляли в угол и дома, и в школе. А еще пару раз заставляли стоять, прижавшись носом к маленькому кружочку, нарисованному мелом на классной доске. Я едва мог до него дотянуться, и мне приходилось подниматься на цыпочки. Это тоже неприятный, стыдный опыт, но угол хуже. В нем одиночество ощущается сильнее из-за того, как стены смыкаются прямо перед тобой. К тому же меловой кружочек был наказанием сам по себе, а угол — только прелюдией, камерой, в которой я вынужден был ждать более серьезной и неизбежной кары.
Угол был резервуаром, постепенно заполнявшимся страхом.
— Откуда он вообще об этом узнал? — проговорила Мередит.
— А ты никогда с ним этого не делала? — спросил я. — Не ставила в угол?
Она покачала головой.
— Когда я его наказываю, то обычно просто велю не слезать со стула.
— А как насчет детского сада в прошлом году? Там не ставят детей в угол?
— Кажется, нет. Это наказание не входит в их список одобряемых воспитательных мер. Но я спрошу.
Я не мог ничего с этим поделать: в список, немедля возникший у меня перед глазами, входили одновременно лишение привилегий пользования игровой площадкой и тиски для пальцев. Но я не мог с ней о таком шутить. Мередит не засмеялась бы; она бы только сердито на меня посмотрела. «Это не смешно, Брук». Что, ничуточки? «Нет». А когда-то это ее повеселило бы, и я скучал по той версии своей сестры. Нынешняя была не такой завитой, не такой блондинистой и в целом более растрепанной, но и куда более взвинченной.
С другой стороны, прежняя модель клялась, что никогда не будет заводить детей, потому что:
а) у нее есть ради чего жить и без какого-то там отпрыска-паразита и б) наш мир для этого слишком уж говенный — уровень Мирового океана растет, и температура тоже, и все мы тоскливо копошимся на стремящемся вниз склоне гауссианы, оставив наших родителей на ее вершине.
Люди меняются, некоторые — сильнее прочих, и иногда причины этого неочевидны. Беременность Мередит даже не была случайной.
— А самое худшее — что Мика думает, будто его за что-то нужно наказать, — продолжила она. — Ты видел его взгляд? Он был…
«Безнадежным», — подумал я, но тоже не осмелился произнести это вслух.
— Но ты посмотри на него сейчас. Перед тобой мальчишка, который не чувствует никакой вины, — сказал я вместо этого. И указал в сторону, на одного из детей, который раскапризничался, разревелся и оборзел настолько, что отбросил сэндвич, всунутый ему матерью. — А вот в жизни этого парня наказаний явно недостает.
Я оглядел собравшихся родителей — сплошь женщины, за исключением одного затюканного папаши.
— Я смотрю, у вас тут много горячих мамочек, — сказал я. — А
Мередит фыркнула.
— Это конфиденциальная информация. А тебе сегодня не помешал бы горячий душ.
Я подтолкнул ее плечом.
— Да перестань, не может такого быть, чтобы ты не могла меня познакомить с какой-нибудь зрелой красоткой. Ты же не хочешь, чтобы ответственность за мое развлечение все это время лежала только на вас, верно? Сама видишь, какое развращающее действие я оказываю на твоего муженька.
— Давай-ка ограничимся семейными посиделками, хорошо? Мне бы хотелось, чтобы я могла показаться на людях после того, как ты уедешь. — А потом она рассмеялась — именно этого я и добивался. — Помнишь, ты в колледже пользовался каким-то гаденьким пикаперским подкатом? Ты еще клялся, что он несколько раз сработал именно потому, что был таким жалким?
— «Позволь мне опустить твою планку»… ты об этом?
— Именно. — Она внезапно покосилась на меня. — Фу-у-у, только не говори, что ты до сих пор…
— Нет, — сказал я и окинул детскую площадку хищным взглядом. — Но разве можно придумать лучшее место для того, чтобы вывести эту фразочку со скамейки запасных?
Мередит взглянула мне в глаза, постепенно расслабляясь.
— Я знаю, что ты просто меня подначиваешь. Это у тебя теперь такое любимое развлечение, что ли. Я знаю, что ты и вполовину не такой мерзкий, каким притворяешься.
— Из твоих уст это почти похвала.