Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

Казалось, будто эта ферма когда-то давно была владением какого-нибудь поселенца. Амбар, возможно, с тех самых лет и сохранился, время от времени подвергаясь ремонту, а вот дом явно был новым, стоявшим на фундаменте прежнего. Своей простотой он, похоже, был обязан дизайну, а не нехватке материалов, и построили его на совесть, из прочной древесины; было в нем и немало кладки, в том числе каменный очаг, словно перенесенный сюда из охотничьей хижины.

Это был необычный выбор отпускного дома. Персональные резиденции — для тех, кто мог их себе позволить, — обычно означали роскошь и показушничество: это были виллы на берегу океана или пентхаусы в тридцати этажах над морем смердов. Мне не нужно было служить бухгалтером у Томаса Люндваля, чтобы знать, что даже после семнадцати лет скромного успеха в музыкальной индустрии таких денег он не заработал… впрочем, и устремлений у него таких не было. Он не нуждался в доме, на который другие смотрели бы с завистью. Вместо этого, как я понимаю, ему нужно было место, в котором он мог бы укрыться от человеческой вони.

Через несколько минут Томас вернулся в коттедж.

— Ты что, оставишь его одного на всю ночь? — спросил я.

— Если ты боишься, что он сбежит, можешь пойти и посторожить его. Лично я доверяю цепи и наковальне.

Этого я не ожидал.

— Ты посадил его на цепь у наковальни?

— Это очень большая наковальня.

Томас посмотрел на меня изучающим взглядом. Он был совершенно беззастенчив. За все те годы, что я работал с группой, мне не удалось понять, смотрит он так на людей потому, что хочет понять, что ими движет, или потому, что вечно ищет в них какое-то качество, которого не хватает ему самому.

— Тур закончился, — сказал он. У нас был месяц бесценного отдыха перед тем, как мы отправимся в Европу на чес по летним фестивалям. — Ты уверен, что тебе некуда больше податься?

— Да вроде как некуда. Но ты и так это знаешь. — Я поздно женился, и брак этот долго не продержался, потому что почти все время я проводил в дороге. Вторую попытку я отложил до тех времен, когда остепенюсь — если к тому времени буду еще хоть кому-то нужен. — Ты сам попросил моей помощи, не забывай.

— Это не входит в твои рабочие обязанности. Ты мог бы отказаться.

— Я подумал, что ты все равно не бросишь эту идею. Мне не хотелось бы узнать, что она провалилась из-за того, что какой-то другой чувак облажался.

Похоже, он был доволен этим ответом. Хотя даже я сам до конца не понимал, извращенное чувство верности меня к этому подтолкнуло или просто желание себя испытать, увидеть, смогу ли я безнаказанно провернуть эту безумную затею. Неужели я и вправду настолько устал от жизни? Настолько не хотел возвращаться в пустую квартиру до тех пор, пока не начнется следующий тур?

— Сомневаешься? — спросил Томас.

— Мне просто кажется, что это слишком уж сложный и рискованный способ поквитаться с мудаком, который наговорил про тебя ерунды.

Томас посмотрел на меня так, словно я ничего не понимал.

— Дело не в мести. Наказание — лишь средство, а не цель. Его нужно воспитать. Его нужно направить на верный путь. Если я заставлю его проглотить собственные слова, быть может, в будущем он будет обращаться с ними осторожнее.

— И тебе не кажется, что это немного чересчур?

— Чтобы ты научился не трогать плиту, она должна быть горячей.

— Да, но так говорят о детях, — напомнил я. — А он — не ребенок.

— Вот именно, — сказал Томас. — Он не ребенок, но ведет себя в точности как младенец, который, едва научившись стоять, сразу потянулся к стене, чтобы измазать ее тем, что выгреб из своего подгузника. Такие люди были всегда, но большинство людей понимали, что они такое, и не обращали на них внимания. А теперь… теперь они задают тон обсуждения. Они нашли друг друга. Они пытаются обставить друг друга в бессмысленности, а правда — и даже достоверность — интересуют их в последнюю очередь, если это означает, что проверка отнимет у них три лишние минуты. Они формируют повестку дня. Их голоса заглушают все, что осталось от базового интеллекта и настоящего мышления. Они — человеческий эквивалент сигнализации, которая орет не затыкаясь.

— Но ты воспитываешь ровно одного из них.

Однако математика Томаса не беспокоила.

— Даже самая длинная симфония начинается с одной ноты.

* * *

День второй: «Я предпочту сожрать тарелку гниющих раздавленных змей, соскобленных с Адского Шоссе, и запью их ведром демонской кончи».

Томас заставил его сдержать слово.

Видеть это я не желал, и не знаю, что именно он приготовил. В отличие от вчерашнего испытания, в нынешнем Деррик должен был участвовать активно, а не просто лежать на земле, принимая свою участь. Это объясняло тазер, который Томас прихватил с собой в амбар. Кооперация теперь требовала принуждения.

Так что нет, я не хотел этого видеть. Но я это слышал.