Непорочные в ликовании

Повезло ему или как раз наоборот — сразу трудно было понять; во всяком случае, остановок шесть можно было проехать, и, хоть после этого оставалось идти все равно порядочно, остаток пути был не столь значителен и опасен, как весь путь целиком. Из автобуса вышли двое, и тотчас небольшая толпа и Неглин с нею ринулись в автобус. Но там уж и для половины толпы не было места; вот Неглина внесли в автобус, и он, морщась от боли, вскоре остановился на ступени подножки, зажатый со всех сторон. Машина тронулась.

— Здесь легавый, — сказала какая-то тетка, не глядя на Неглина. Сумасшедшая она или просто дура — этого ни одна экспертиза теперь не скажет с уверенностью, да и не напасешься на все странное, необычное, нерассудочное никаких экспертиз; так уж и обречено оно ходить нераспознанным.

— Может, он по делам едет, — возразили ей.

— Знаю я, какие дела у легавых, — крикнула тетка и уткнулась в окно.

— Суки! — коротко сказал еще кто-то, хотя, вроде, и без всякой связи с предыдущей беседой.

Полуобернувшись и прижимая рукой кобуру на поясе, Неглин видел в окне, над головами других пассажиров, верхние этажи серых неухоженных зданий с выбитыми стеклами и покореженными трубами водосточными. Автобус шел едва-едва, почти шагом, объезжая то выбоины в асфальте, то люк со снятою крышкой. Пахло гарью и кислятиной, и запах этот был знакомым и привычным, никто уж на него и внимания не обращал.

— Эй ты, легавый, — сказал еще Неглину прижатый к нему слева парень, должно быть, его, Неглина, лет, — ты чего здесь едешь?

— Мешаю тебе, что ли? — огрызнулся Неглин.

— Он еще и разговаривает! — удивился парень.

— Не трогай его, — встряла женщина рядом, может быть, мать парня.

— Нет, а что это?! — зашумели еще. — Едет здесь, только место занимает, за проезд не платит. А из-за него народ должен пешком ходить!..

— Ты, что ли, народ? — возражал кто-то шумевшему.

— А что ж, не народ, разве?

— Народ, народ!..

— Народ всегда прав!..

— Автобус частный, — объявили откуда-то от передней двери, — здесь все должны платить.

Смешок общий был ответом объявлявшей.

— Платить не станете — машина дальше не пойдет, — говорила еще женщина-кондуктор от передней двери.

На следующей остановке попытались еще влезть, снова целая толпа, но места уже не было, и под брань обывателей, не сумевших протиснуться в салон, автобус тронулся и дальше поехал.

— Друзья, не надо ссориться, — уговаривал некий интеллигентный голос разошедшихся пассажиров. Неглину голос показался знакомым, он подумал, что то, может быть, его старый университетский преподаватель, заведующий кафедрой, но скорее всего был лишь похож голос, и Неглин никак не мог развернуться в толпе и проверить свои впечатления. — Мы должны сплотиться перед лицом этих ежедневных безобразий!..

— Ишь, ты, умник какой!.. Сплотиться! — крикнули из середины автобуса. — С тобой, что ли, гнида, сплотиться? Пидор рваный!..

— Выкинуть его из транспорта!

— Иди вон с мусорным бачком сплачивайся!..

— Это он специально в транспорте ездит! Он прижиматься любит!

— Сплачиваться!..

— Таких стрелять надо!..

Неглин дернулся, попытался развернуться, парень, сбоку от Неглина притиснутый толпой, пихнул его локтем.

— Ну ты, мусор! — крикнул парень. — Выходишь, что ли?

— А хоть бы и так! Тебе-то что? — огрызнулся Неглин. Он вдруг понял что действительно выходит, хоть можно было проехать еще, но он не мог здесь оставаться больше, иначе он потеряет сознание или заснет, и его затопчут, сказал себе Неглин, и изо всех сил стал протискиваться к выходу.

Парень пихнул Неглина еще раз. Кто-то тоже смазал ему по бедру, аккурат по самому больному месту; Неглин взвыл.

— Ну ты выходишь, или нет? — крикнул парень.

— Я тебе попихаюсь сейчас! — свирепо заорал Неглин, оборачиваясь к тому.

— Шагай, шагай, мусор! — говорила мать парня. — Бабу свою стращать будешь!

Неглин, взмыленный и растрепанный, вывалился из автобуса. Его еще подтолкнули, когда он сходил с подножки, оттого он оступился и едва не растянулся на кривом тротуаре. Он был в бешенстве, он хотел пальнуть из пистолета, куда угодно, хоть и в сторону отъезжавшего автобуса, невзирая на последствия. Но он все-таки сдержался, только лишь выматерился остервенело и зашагал вослед непокорному автобусу. Бедро у него уж было, как деревянное, боль тянулась ниже колена, в голень и даже в лодыжку и ахиллесово сухожилие. Он хромал, старался сдерживаться и не хромать, но сдержаться не мог.

На перекрестке митинговали, Неглин этим не интересовался. Бородатый, мордастый, плешивый оратор-сепаратист, стоя у стены здания, громко говорил свою подрывную речь; такие же бородачи окружали его, будто охраняя. Или, может, опасались они, чтоб не сбежал. Человек пятнадцать со сгущенным плебейством во взглядах их и повадках рассеянно слушали выступавшего. Неглин стал обходить кучку людей, попавшихся ему на дороге. Двое шустрых мальцов, перегородив тротуар, раздавали листовки прохожим, одну сунули Неглину, но он не взял, а если и взял бы — так тут же выкинул бы, не читая. Он так делал всегда.