Непослушная игрушка

– Вы что-то сделали, и у всех женщин, стоявших во дворе, исчезла одежда.

Мне вдруг резко стало плохо.

– А… у леди Вероны…

Гусля убрал улыбку.

– Самое удивительное, но на леди Верону это не подействовало. Так же как и на мужчин. Визгу было!.. – Гусля снова заулыбался. – Очень полезное заклинание.

– Я не маг, – мрачно обрезал я.

– Вам виднее, – легко согласился Гусля. – Женщин одели, а леди Верона пообещала, что серьезно поговорит с вами. На первое время она приказала спрятать всю выпивку в замке, и, что удивительно, все только обрадовались такому решению. Но подходить к вам пока опасаются. Если уж вы с такой легкостью творите, – Гусля замялся, – подобные вещи спьяну, то неизвестно, что вы сделаете с похмелья. Рисковать никто не хочет.

– Я что, страшнее магистра Телнаха?

– Магистр учился в академии, у него есть диплом и звание. Уровень его силы можно представить хотя бы примерно. А с вами, милорд… Я не смею даже намекать, но с вами трезвым все же гораздо спокойнее.

Некоторое время я пытался переварить услышанное.

– А с чего вдруг Верону потянуло в таверну?

– Так ее позвали перепуганные жители.

– Что, не было рядом здоровых мужиков?

– Никто не рискнет связываться с пьяным магом.

– Я не маг! – Я уже начал злиться.

– Как скажете, милорд. – Гусля снова покорно склонил голову.

Некоторое время мы молчали, но мне уже стало интересно.

– И что, Верона оказалась самой смелой?

– Да, милорд.

– И поперлась успокаивать пьяного мага, как ты говоришь, из-за разбитой посуды и мебели?

– Если бы дело ограничилось только мебелью, никто бы даже не обеспокоился – мало ли как развлекается господин. Но потом над таверной появилось разноцветное холодное пламя, похожее на разорванную перекрученную радугу. Оно становилось все больше и металось все более яростно. Вот тогда люди испугались по-настоящему и позвали леди Верону. И правильно сделали. Как только она вошла внутрь, пламя почти сразу исчезло.

– Ну еще бы, пришла хозяйка и враз приструнила зарвавшегося раба, – хмыкнул я.

Гусля странно посмотрел на меня:

– Когда вы вышли из таверны, ошейника на вас не было.

Я осторожно ощупал шею – действительно, ничего нет.

– А кто его снял и когда? Верона, что ли?

– Не знаю, милорд.

– Ну не знаешь, и ладно, сам потом у Вероны спрошу. А чего это ты весь искланялся? – Я с подозрением посмотрел на Гуслю. – И через слово повторяешь «милорд»?

– Я не раз слышал, что подобные ошейники надевают только на очень знатных господ и снять их почти невозможно – сделать это может только очень сильный маг. Леди Верона точно не маг, и, кроме вас, в таверне никого больше не было. Так что после вчерашних событий я теперь могу с чистой совестью называть вас «милорд». – Гусля снова поклонился.

У меня от таких новостей почему-то резко разболелась голова.

– Слушай, Гусля, а где еще можно раздобыть вина? Надо бы опохмелиться.

Старый слуга только вздохнул.

Разговора с Вероной тоже не получилась. Когда она пришла ко мне в комнату, стол уже был уставлен бутылками, которые Гусля прикупил для меня в городе. Чуть сморщившись (видимо, перегар стоял знатный), она грустно произнесла:

– Я прикажу, чтобы тебе принесли побольше горячих закусок. И пожалуйста, Гордан, не напивайся сильно.

– А то что? – Я с вызовом глянул на нее.

Верона через силу улыбнулась:

– Трезвый ты гораздо лучше.

И пока я подыскивал адекватный ответ, быстренько умотала. Но настроение испортить успела. Здоровье я поправил, а вот дальше вино как будто встало поперек горла. Вроде вот оно, хоть залейся, а интерес пропал.

Погулял по замку, но народ разбегался от меня во все стороны, и удовольствия от собственной крутости по-прежнему не было. Плюнув, ушел из замка, нашел в близлежащей роще полянку и улегся на траве, бездумно глядя в небо. Легкий ветерок ерошил волосы, птички пели. Я даже уснул, разомлев. Проснулся уже к вечеру, с прояснившейся головой. Не скажу, что стало легче, но тоска и боль внутри немного утихла.

Результатом моей пьянки стала стена отчуждения, возникшая вокруг меня. Нет, никто не пытался грубить и уж тем более попрекать за содеянное. Наоборот, меня внимательно слушали, малейшая просьба воспринималась как приказ и исполнялась беспрекословно. Но люди старались исчезнуть при первой же возможности. Я щедрой рукой компенсировал расходы на постройку новой таверны, всем женщинам купил новые наряды, но ничего не изменилось. Такое впечатление, что меня откровенно боялись, а мягкий тон, которым я теперь старался говорить, пугал еще больше. Даже после резни, которую я устроил в день принятия присяги, такого не было. Возможно, смерть здесь воспринимают гораздо проще и обыденней, чем в нашем мире. Но почему на их отношение так сильно повлияла моя пьянка? Может, я что и учудил, но не в таком же масштабе! Про посуду помню. Помню, какую испытывал злость за то, что меня сделали рабом. Помню, что даже хватался за ошейник. Но как я его снял?! Если это вообще сделал я. А может, это Верона придумала такой розыгрыш, чтобы отучить меня от пьянки? Научила остальных, чтобы они рассказывали мне всякие ужасы, раз уж я ничего не помню?