Непосредственный человек

Вот они торчат на моем крыльце и эдак пялятся на меня, понял? Я никогда их в глаза не видел и не могу отличить от любой паршивой банды, но я был вежлив до крайности. Объяснил им свой принцип: незнакомым денег не даю, будь они негры-гиганты или кто хочешь. Сказал, мне газету носит Рашид, а есть у него брат или нет, об этом я понятия нахрен не имею. И еще раз: я вам не телепат. Говорю им: если Рашид свалился с мононуклеозом, как они утверждают, мне очень жаль. Рашид мне нравится. Приятный, вежливый негритос. Таких мало. Он не имеет обыкновения нагло глядеть на белых. Когда он поправится, пусть зайдет ко мне в любое время, и я заплачу ему, сколько должен. Но я не раздаю деньги неграм-гигантам, которых вижу впервые в жизни, и на этом точка. Очень жаль, но так, и только так. И мне плевать, пусть у них при себе записная книжка Рашида. Может, они забрали ее с его трупа, откуда мне знать. Приятные, вежливые негритосы то и дело получают заточку в бок. Не верите мне, смотрите новости. Вон они выходят гуськом из церкви, разодетые с ног до головы, и желают знать, почему какой-то негритянский паренек был застрелен при переходе улицы, когда он был лучшим учеником и пел в церковном хоре. Как будто мы, все прочие, можем дать объяснение тому, что приключается с этими людьми. И все же они правы. Именно вежливые и получают каждый раз пулю в голову. Это-то я знаю. Это я установил.

Полдевятого. Я проспал ночь напролет, предсказание Фила Уотсона сбылось. Чувствую я себя уже не столь великолепно, как в разгар победоносного баскетбола на ослах или когда пришло известие, что анализ крови отрицательный. Опухоли нет. Действие болеутоляющих закончилось, но в кармане у меня рецепт на «Тайленол». В больнице я отказался от лекарства и теперь сожалею об этом, слушая рассказ Анджело о том, как он попал в тюрьму и как за него внесла залог моя жена, которая теперь везет нас всех троих в Аллегени-Уэллс. Как только доберусь домой, закину таблетку в рот и поищу Оккама, куда-то он удрал. Надо было слушать Пола Рурка, он же говорил, что видел пса в соседнем саду, а я пропустил мимо ушей. Как он выбрался из дому, загадка. Думаю, какой-нибудь журналист, не поверив, что меня нет дома, и видя, что дверь не заперта, приоткрыл ее и окликнул меня. Очень надеюсь, что ему как следует ткнули мордой в пах.

Еще одна загадка: почему залог за Анджело пришлось внести из наших денег. Подозреваю, у него бы хватило на это сбережений, но он слишком упрям, чтобы так расходовать свои средства. Дома ему одиноко, а в предварительном заключении есть с кем пообщаться. Хотя он вышел в отставку почти десять лет назад, он все еще знаком с половиной копов в Филадельфии. Нечто вроде слета однокурсников. А теперь, выходит, он будет жить с нами вплоть до суда, который состоится летом. Лили успела ему внушить, что наш сельский образ жизни весьма отличается от привычного ему в Филли. Очень мало кто стучится к нам в дверь в Аллегени-Уэллс, но если кто придет, стрелять в него не надо. Ни в кого.

– Но они же на меня давили! – гнул свое Анджело. – Рашид заглядывал пару раз, когда я был не там или, может, не тут, так что по оплате я несколько отстал от графика. Деньги давай нахрен, сказали они мне. И я окончательно уверился, что я прав: этот семифутовый ниггер не брат Рашида, говорю же, тот всегда такой вежливый. Вот я и сказал им: хорошо, подождите минутку, словно собирался вернуться с деньгами. Но вернулся я не с деньгами. С моим помповым обрезом, вот с чем я вернулся. Я держу его прямо в прихожей на всякий непредвиденный случай вроде этого. Ушел на пять сек. А вернувшись, показал им, что у меня тут есть. Я им еще раз превежливо объяснил мой неизменный принцип не выдавать деньги, ни большими суммами, ни малыми, семифутовым ниггерам, которых я прежде в глаза не видал. На этот раз те двое восьмифутовых вроде бы поняли, чего в первый раз недотумкали, но тот, который называл себя братом Рашида, все еще смотрел на меня так, словно не расчухал, с чем я к нему вышел. И он-де желает знать, с какой стати я тычу в него этой штуковиной, когда все, чего он требует, – получить деньги, которые я задолжал. Да этот проклятый парень без ушей на свет уродился, сказал я себе. Наверное, его стоило пожалеть, каково жить на свете глухарем. Но чтоб рассеять недоразумение, я ему еще раз все растолковал, погромче, чтоб точно расслышал.