Непосредственный человек

– Как скажешь, малышка, – согласился Анджело. – Судья говорит, я должен делать, как велено, или обратно в тюрьму, так что можешь командовать своим стариком как вздумается. Вперед. Только не пережимай, ладно? А то кутузка не так уж плоха. С одной стороны, я не мог пристрелить этого парня. С другой стороны, я знал, нельзя не выстрелить из этого ружья. Я сказал, что буду стрелять, я сходил в дом, принес ружье и показал им, я подчеркнул значение ружья. Не выстрелить – такого выбора у меня уже не оставалось. Говоришь человеку, что считаешь до трех, – значит, к тому моменту, как сказал «три», должен быть готов сделать то, что обещал, или в этом роде, иначе в следующий раз как начнешь считать до трех, никого нахрен не убедишь принимать тебя всерьез. Итак, вариантов у меня оставалось мало. Может, не следовало мне вовсе считать до трех. Не знаю. Но вот он я, досчитал до трех, и у меня уже не остается, так сказать, широкого спектра возможностей. И не так уж много времени перебирать те возможности, какие у меня есть, потому что когда произносишь «три», у тебя остается лишь один такт, ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы перейти от двух к трем, вот сколько у тебя теперь есть. Следующий звук после трех – не четыре, а ба-бах. Если не будет ба-бах, все фишки прочь со стола.

Мы уже доехали до Имения Аллегени, и Лили повернула на нашу горку. Полицейского регулировщика не видать, нет и транспорта, который надо было бы регулировать, исчезли представители СМИ. История Уильяма Генри Деверо Младшего выдохлась, обнаружен истинный гусеубийца. «Помедленнее», – попросил я Лили. В соседних дворах там и сям – свежевскопанные огороды. Может, замечу Оккама, роющегося в одном из них.

– И вот, – Анджело сбавил темп, – за отведенное мне время я пришел к неидеальному решению.

– О господи! – раздался голос Лили, я подумал, что это реакция на эпитет «неидеальный» применительно к безумному компромиссу – Анджело поднял обрез и разрядил его в навес крыльца, обрушив ветхое сооружение на свою голову и на ЛеБратца, так что соседям пришлось выкапывать их из-под завалов. Но потом я заметил мужчину, сидящего на ступеньках нашей веранды и, похоже, плачущего. Я не сразу опознал Финни в простецких брючках и рубашке на пуговицах, а не в обычном его белом костюме.

Сперва я решил, что Финни оплакивает свою профессиональную судьбу. От Лили я знал, что, согласно сообщению в «Зеркале заднего вида», университетские, прослышав, что Дикки Поупа уволили, а новым администратором кампуса станет Джейкоб Роуз, человек, которого все давно знали и любили, подавляющим большинством голосов проголосовали против забастовки, тем самым подорвав позиции собственного профсоюза, не говоря уж об интересах некоторых коллег, в том числе Финни, кто станет жертвой предстоящего сокращения бюджета. В этой ситуации я не был удивлен, увидев Финни, дожидающегося возвращения своего извечного врага. Конечно же, он, как свойственно наивным университетским карьеристам, счел, что перемена ветра объединит нас, общее злосчастье превратит нас в союзников. Но потом я увидел у ног Финни что-то белое, похожее на узел с грязным бельем, только сплющенный. Мы подъехали еще ближе, и я разглядел белую, в темных пятнах, простыню.

– В общем, – говорил Анджело, – чтобы слишком не растягивать…

Но я уже вышел из машины, и Лили тоже. Мы дошли до крыльца, и я приподнял простыню, хотя уже знал, что увижу под ней.

– Я его не заметил, – сказал Финни, поднимаясь на ноги с трудом, словно глубокий старик, глаза красные, мученические, опухшие. – Он выскочил прямо передо мной.

Бог, как всегда, в деталях: я увидел на лапах Оккама засохшую грязь, то есть он провел свободную ночку в милях отсюда, на озере, и поспел домой как раз вовремя, чтобы попасть под автомобиль Финни.

– Я ехал повидать Мари, – пояснил Финни (его бывшая жена так и живет у подножия холма). – Она дала мне простыню.

Я опустил ткань. Лили отвернулась раньше и не стала смотреть. Анджело обнял ее, и она прижалась к отцу, и, глядя на эту картину, я достиг девяноста с лишним процентов привязанности к этой замечательной женщине, которую я слишком давно стал принимать как должное, в чем Тедди постоянно упрекал меня.

– Ты, наверное, решишь, что я это напрочно, – прохрипел Финни.

– Не будь ослом, – сказал я.

Никогда еще я не был так безусловно убежден в цепочке причин и следствий, в той логической последовательности, что составляет судьбу. Началось с комической угрозы убить утку, а закончилось здесь, у моих ног. Финни, сам того не зная, стал агентом Случая, безымянным лакеем под занавес драмы.

– Другой человек на твоем месте просто сбежал бы. Я бы и сам, наверное, уехал, Финни, – счел я своим долгом сказать.