Непосредственный человек

По правде говоря, вновь увидеть его было для меня некоторым шоком. Особенно в такой ситуации. Последние два года плохо на нем сказались. Долгое время аристократическое лицо моего отца выдерживало натиск времени, однако теперь прожитые годы разом его нагнали. Беглого взгляда хватило, чтобы понять: больше у него не будет молодых любовниц, и я невольно спросил себя, не принесло ли это отцу облегчения. С конца шестидесятых он носил длинные волосы, яркую, струящуюся серебром гриву, которая теперь немного пожелтела — это было похоже на зубной камень. Особенно меня поразило, насколько женскими сделались его черты. Вынудило призадуматься, не кажется ли он теперь и моей матери скорее старухой, чем стариком.

Под моим не слишком сочувственным взглядом он проснулся.

— Генри! — выговорил он, медленно поднялся на ноги, протянул руку.

— Генри! — ответил я. Наши руки соприкоснулись — его сухая, моя влажная (на что он вроде бы не обратил внимания).

Наступило молчание. Эта встреча двух Уильямов Генри Деверо, первая за десять без малого лет, если не считать визита в больницу, когда отец находился под действием сильных транквилизаторов, неуловимо напоминала баснословное знакомство Джойса и Пруста: оба признались, что не читали книги собрата, и, установив этот факт, лишились тем для дальнейшего разговора. Мы дружно уставились в телевизор, словно ища в нем подсказку.

— Про тебя говорили недавно, — сказал он, не уточняя, но явно подразумевая утренние новости. — Что-то насчет… — Он яростно покачал головой, как будто от встряхивания нужная мысль могла выплыть на поверхность его разжиженной памяти. Выплыла — и отец едва поверил: — Уток? (Наверное, это ему приснилось, решил он.)

Я признал, что речь вполне могла зайти об утках, и это отца устроило: по крайней мере, он пока не тронулся умом.

— Ты не против выйти на свежий воздух? — предложил он, поглядывая на солнечный день, сверкавший за окном. — У нее тут так темно, — добавил он, озирая вселенную моей мамы.

Он отыскал свитер с отложным воротничком, и мы вышли на крыльцо.

— Соседство у вас безопасное? — поинтересовался отец, поглядывая в обе стороны широкой улицы.

— Маленький городок в Пенсильвании, папа, — напомнил я.

Он ухватился за перила для устойчивости и вытянул шею в сторону старого парка аттракционов. За деревьями маячила верхняя часть колеса обозрения, и только.

— Что это? — потребовал он объяснений, выпрямляясь.

— Сломанные аттракционы, — ответил я.

— Пошли! — бросил он мне и двинулся вниз по ступенькам, не дожидаясь моих возражений, серебристая грива развевалась на ветру.

Я не понял, собирается ли он просто сходить туда и осмотреть колесо и прочее или же надумал покататься. Для человека, перенесшего тяжелейший «срыв», шагал он чертовски целеустремленно. Мои же шаги еще недавно были бы длиннее, но сейчас укоротились из-за — как теперь, в компании Уильяма Генри Деверо Старшего, я уверился вдвойне и без рентгена — камня размером с жемчужину, который блокирует мой мочеиспускательный канал. Мне приходилось напрягать все силы, чтобы поспеть за отцом. Поначалу я надеялся, что он утомится, но не тут-то было — за пять минут такой скоростной ходьбы мы добрались до озера. Вернее, до бывшего озера, превратившегося в грязную вонючую впадину. Отсюда можно было охватить взглядом все, что прежде составляло парк развлечений, — колесо обозрения, заброшенное здание, внутри которого раньше находилась карусель, заросший сорняками картинг. Дальше идти смысла не было, но отец уже торопливо шагал вдоль берега.

— Это закрытая территория! — крикнул я вслед ему, гадая, что же он такое задумал. По его виду можно было предположить, что отец твердо намерен погонять на машинках. — Там все заперто, чтобы дети не лазили.

Тем не менее мы двинулись вокруг озера и остановились лишь перед оградой. Отец подошел к ней вплотную, просунул изящные пальцы в переплетение проволоки и потянул на себя. Со стороны поглядишь — подумаешь, будто он готов перелезть через это препятствие.

— Какой ужас, — произнес он, глядя на выпотрошенное здание карусели. — Разве можно покидать такие места? Что с людьми происходит?

— До парка аттракционов тут были сады, — сообщил я. — Знаменитые публичные сады. Из Нью-Йорка, из Филадельфии приезжали сюда погулять.

Отец всмотрелся в мое лицо, пытаясь понять, не выдумываю ли я, затем перевел взгляд на аттракционы, вероятно сопоставляя нынешний их вид и былые сады.

— Красивые женщины, должно быть, прохаживались тут. Разодетые в пух и прах. Молодые люди пытались произвести впечатление. Дивно. Просто дивно. Есть ли об этом книги?

— Обо всем этом? — откликнулся я, изучая озеро и аттракционы. — Понятия не имею.

— Должны быть, — сказал он, выпуская из рук проволоку. И повторил: — Просто дивно.

Я заметил, как отец внезапно ослаб, он с радостью принял мое предложение отдохнуть, прежде чем пускаться в обратный путь. Вот и скамейка поблизости.

— Твоя мать говорит, у тебя кризис среднего возраста, — сказал он. — И выглядишь ты не слишком хорошо.

— Все отлично, папа, — заверил я. — Лучше не бывало.