Непостижимая кинодраматургия

Разумеется, в делах хозяйственных, производственных, общественных такая точка зрения показалась бы абсурдной, но у искусства своя шкала ценностей. Другое представление о целесообразности. Хлеб с картинки, даже весьма натурально написанный, бесспорно, никого не насытит. Однако оригинальное освещение, неожиданный ракурс, гармоничное сочетание цветов на той же картине может вызвать глубокое душевное волнение, порыв возвышенных мыслей и будет обладать высокой эстетической ценностью, в то время как у иных людей направление мыслей таково, что им кажется, будто реальной ценностью должен обладать только хлеб, который можно съесть, а никак не перечисленные выше эфемерные признаки.

Но все то, что дорого нам в жизни, будет столь же дорого и в искусстве. А между тем, это часто путают и недоумевают, почему то, что радовало или восхищало бы нас в жизни, оставляет нас равнодушным, когда оно перенесено в искусство со всем возможным реализмом, со всеми деталями и подробностями.

Информировать о радости совсем не то, что доставлять радость. Искусство должно будить самостоятельную мысль в человеке, а не наполнять чужими мыслями пустые головы. И уж ни в коем случае художник не должен демонстрировать пустоту собственной головы…

О сюжете

Картина начинается с красивых пейзажей, с движения. Все в кадре заполнено деятельностью. Герои даже разговаривают на ходу. Разговаривают остроумно, забавно. Они симпатичны. Мы смеемся, слушая их.

Но вот по залу начинает ползти холодок. Разочарованные вздохи. Разговоры вполголоса. Скучно…

Отчего? Обстановка на экране все время меняется. Возникают новые лица. Мы узнаем про какие-то обстоятельства, про человеческие отношения, понимаем характеры действующих лиц. И все-таки нестерпимо скучно!

Ситуация, как говорится, знакомая. Слишком хорошо знакомая, чтобы пренебречь ею в дальнейшем. Несомненно, что здесь налицо просчет.

Чей просчет?

В большинстве случаев это чисто профессиональный просчет драматурга.

Неорганизованность сюжета.

Серьезнейшая из проблем.

О сюжете написано много и разно. Противоречивые точки зрения свидетельствуют, прежде всего, об ошибочности суждений. И ошибка, по-видимому, заключается в том, что сюжет рассматривают вообще. В то время, как «сюжета вообще» не существует, как и каких-то единых «принципов сюжетосложения».

Сюжет находится в зависимости от жанра.

Сюжет поэмы и сюжет драмы есть вещи принципиально разные. Сюжет романа и сюжет комедии, сюжет стихотворения и сюжет новеллы, сюжет оперного либретто и сюжет киносценария не могут быть сравниваемы и не имеют совпадающих закономерностей. В сути их лежат разные художественные задачи, они рассчитаны на разное восприятие и на разные формы осуществления.

Это лучше всего видно на экранизациях. Даже самые острые и динамичные прозаические вещи (роман, повесть, новелла) при экранизации, а еще в большей степени при театральной инсценировке, требуют сюжетных переделок, часто ломающих авторскую композицию, меняющих последовательность событий, дающих иные трактовки характерам действующих лиц. Поэтому, предупреждаю, что речь пойдет не о сюжете вообще, а о сюжете киносценария и отчасти о сюжете пьесы, жанров, рассчитанных на воплощение их артистами.

Обратимся к примеру.

Рассмотрим драму, написанную гениальным писателем, активно признаваемую одной из величайших в русской литературе, с наслаждением читающуюся, и тем не менее не ставящуюся на сценах. Все многочисленные попытки ввести ее в репертуар оканчивались неудачей.

Речь идет о «Борисе Годунове» А.С. Пушкина.

Драма эта написана великолепным образным языком. Характеры ее ярки и выпуклы. Страсти подлинны и глубоки. Тема до необычайности интересна. И все же сцена ее не приняла.

В чем тут дело?

Драма, как вы помните, начинается с разговора двух князей – Шуйского и Воротынского, вводящих нас в суть дела. Они обсуждают животрепещущие вопросы, возникшие в связи со смертью царя Феодора Иоановича и опустевшим престолом. Вспоминают убийство царевича Дмитрия. В нем, по мнению Шуйского, повинен Борис Годунов, которого избрали на трон царем бояре. Князья намекают на возможность их собственного избрания в случае, если Борис Годунов окончательно откажется от престола.

Затем мы представляем себе поле, на которое власти согнали народ слезно просить Бориса Годунова принять царский венец, слышим разговоры народа, которому, в сущности, все равно кого изберут царем, узнаем, наконец, что Борис внял мольбам русского народа и согласился на царство. Мы снова видим бояр – среди них князей Воротынского и Шуйского. Воротынский напоминает Шуйскому об их разговоре, но Шуйский обрывает прежнее. Он – на стороне царя. «Лукавый царедворец!» – бросает ему вслед Воротынский.

Как и все у Пушкина, сцены эти написаны ярко, сильно и кратко. В них ничего лишнего. Все подчинено цели – показать эпоху, людей, обстоятельства. Чтение этих сцен производит огромное впечатление. И тем не менее в них скрыт ответ на загадку: почему «Борис Годунов» не идет на сцене.

Ключ к пониманию драматургии.