Непостижимая концепция

А потом девушка ускользнула прочь. Тихо одевшись и столь же беззвучно прошмыгнув за секретную дверь в дальней стене. Проваливаясь в изнуренный, наполненный сладкой тоской сон, Артем догадался, что дурманящий токсин содержался вовсе не в медовухе или стаканах, а был нанесен на Марикины пальцы…

Проснулся рывком, почти поверив кошмару, в котором был окружен поднебесниками из Тобольска, зажат в камнях на озерном берегу, лишен патронов и возможности бежать. Какое-то время сидел в кромешной темноте и прохладе, чувствуя под собой меховую твердость слоеного матраса из коровьих одежек. Жадно глотал воздух. Вспоминал.

«Балалайка» каким-то образом отключилась, перепугав еще сильнее. Но едва в поле зрения всплыли активированные наноэкраны и восстановилось сумеречное зрение, от сердца отлегло – ночь едва вступала в свою самую темную пору, а с момента девичьего бегства прошло не больше двух часов.

И тут же хлопнуло по темечку, заставив проклинать себя на трех языках. Марика! Вот же развратница безудержная! Артема пробил холодный пот. Не важно, что теперь обнаружит он в юрте Штыря на центральной площади. Доброжелательных проводов чужаку не дождаться – узнают посельчане… да хоть бы только заподозрят, что истоптал петух залетный курочку молоденькую местную, схватки не избежать…

Кузнецов нагнулся, судорожно нащупывая штаны и проверяя ремень. Компактный пистолет, к его искреннему облегчению, оказался на месте. И правда, видать, не травить и обворовывать приходила его сестра Горского… Спустившись с топчана на леденящий жестяной пол, Артем принялся одеваться. Произошедшее казалось сном, размытым и окутанным дымкой нереальности.

Оделся и обулся. Прожевал тонус-пластинку, вознес краткую молитву, но не нашел в душе и толики религиозного отклика, обыкновенно порождаемого заветной комбинацией слов. Стараясь журчать как можно тише, сходил в ночной горшок. Пальцы еще подрагивали, но любовные утехи все быстрее затягивались дремотной пеленой, словно покрывающееся инеем стекло.

Взять себя в руки. Сосредоточиться. Исполнить приказ.

Он справится. Он, Мэтью Фостер, один из лучших агентов-религиоведов Европейского епископата Католического Вуду, посланный на российско-сибирскую границу в поисках доказательств существования нового культа, обязательно выполнит задание. Даже если потребуется с боем уходить из Воли и стряхивать с хвоста не только поднебесников из конкурирующей организации, но и вооруженных вилами деревенских.

Собравшись, Мэтью скатал медвежью заслонку с люка в полу. Прислушался к безмятежному храпу Степана, начал спускаться. Перешагивал особенно капризные ступени, не отрывая ладони от пистолетной рукояти на поясе. Так же бесшумно и технично выскользнул на улицу, не позволив петлям заголосить.

Неоновые лампы погасли, но кромешная тьма не смогла взять Волю штурмом – августовское небо оказалось усыпано яркими, гипнотически мерцающими звездами. Постояв в тени и убедившись, что улица пуста, Фостер двинулся к центральной площади. Предстояло проверить юрту, зафиксировать все, что способно заинтересовать его высокое начальство, а затем навсегда покинуть деревню на свалке.

Площадь показалась ему огромной. Словно за время, что он провел, кувыркаясь с Марикой, окружавшие пятак контейнеры раздвинулись, отступив метров на десять каждый. Стараясь не задевать бочки и коробки, расставленные вдоль стен, и не наступать на детские игрушки, разбросанные повсюду, Мэтью направился к темному холму, густо устеленному коровьими шкурами. Остановился возле входа, с сомнением разглядывая тяжелый полог. Замешкался, обнаружив, что постройка не имеет дымохода.

И вдруг увидел их.

Он не знал, сколько всего народу жило в деревне. Но сейчас, с застрявшим в горле криком разглядывая сонные, ничего не выражающие лица, Мэтью догадался, что на площадь пришло все население Воли. И даже дети, не мигая глядящие на чужака.

Фостер резко развернулся, выхватывая пистолет.

Взялся считать людей, окруживших юрту, на третьем десятке сбился. Закружился на месте, выискивая в живой стене хоть малейший просвет. Но лишь обнаружил, что теперь контейнеры определенно сдвинулись, превратив улочки-спицы в непролазные щели.

С губ разведчика сорвался сдавленный стон. Сердце, подстегнутое передозом энергетических пастилок, отбивало набат в сумасшедшем, грозящем инфарктом ритме. Стены домов вокруг площади выгнулись, затем завибрировали на низкой басовой ноте. Лица волевцев начали меняться. Потекли, будто восковые, стирая различия между мужчинами и женщинами, превращая толпу в скопище одинаковых манекенов. Мэтью попробовал закричать, чтобы хоть как-то расколоть охватившее его оцепенение, и не смог.

«Балалайка» Фостера захлебнулась помехами. Один за другим погасли глазные экраны, на повторную активацию чип не отреагировал. Боковым зрением вудуист заметил огромное дерево, возвышающееся над северным краем поселка и скрывающее звезды – вытянутый к небесам обсидиановый провал, в котором безвозвратно тонул свет. Живое кольцо, обступившее чужака и юрту, сделало шаг вперед, окончательно смыкая круг.