Непостижимая концепция

– Красиво, – сказал Горяинов. – Ярко. В районе вашей станции картинки яркие. В других местах около Линии не так красиво. Звуки – да. Звуки, скажем, у третьей станции куда интереснее. Когда начинает звенеть небо – заслушаешься… Но тут…

Снова полыхнуло – пурпурным и алым. Несколько вспышек – одна за другой. Перед самым окном возник громадный – метров десять в диаметре – шар.

– Оп-па! – воскликнул восхищенно Горяинов. – И каждый вечер у вас такое?

Терпилин не ответил. Терпилин ушел к себе в кабинет и захлопнул дверь, не дожидаясь Горяинова. Когда Гор вошел следом, в кабинете уже были включены все светильники и задернута штора. Ильмар Генрихович сидел в своем кресле, спрятав лицо в меховом воротнике пальто.

– Как вас… – покачал головой Горяинов.

– Смешно? – спросил Терпилин. – Тебе смешно? Что ты можешь понимать? Прилетел, навел порядок, обеспечил эвакуацию имущества и ждешь отправки домой? Там тебе выдадут премию, оплату внеурочных… До следующего раза будешь пиво жрать в баре? «Науком» умеет прикармливать дурачков.

– Но своем примере убедились?

– На своем! – с вызовом произнес Терпилин. – Я работал в Университете. Неплохое место. Я, конечно, не был ученым, я обеспечивал процесс, следил, чтобы ученые имели все необходимое, но не зарывались… Я не был верхолазом, мне не светила головокружительная карьера, но и скатиться в Болото мне тоже не грозило. Ты когда-нибудь бывал на Болоте?

Горяинов не ответил.

– И не важно. Важно то, что я был уверен… уверен, что так будет продолжаться долго… я был нужен. Я… Потом грянул День Оружия… Ты помнишь День Оружия? Люди убивали друг друга, жгли дома, громили все, до чего могли дотянуться… Из-за чего? Ты знаешь – из-за чего? Из-за синдина. Он вначале пропал, а потом вроде как нашли целую машину… Она случайно разбилась в аварии. И началось… Я выжил, но почему-то меня выперли из Университета. Знаешь, как это происходит? У тебя все сосредоточено там, ты живешь в Университете, все твои знакомые – из Университета, ты там кормишься, там себе находишь партнершу на пару ночей… И когда тебя оттуда вышвыривают – ты лишаешься всего. Да? Красиво? Куда мне идти? В Мутабор? В кантору к тупорожим дебилам? У меня были сбережения – их хватило как раз до Катастрофы. Так сложилось: закончились деньги – и тут рвануло. Я смотрел репортаж об атаке на Станцию, видел, как толпы обезумевших людей ломились через ограждения, слышал репортаж об ударе флотов по Станции… А потом… Потом пришла вспышка. Пока Сеть не рухнула, я сидел и слушал о том, что творилось в мире. Десять миллионов погибло. Двадцать миллионов погибло. Сто миллионов погибло. Цунами, вулканы, землетрясения… Атомные электростанции взлетали на воздух, разрушая все вокруг и заражая воздух… Еще сто миллионов погибших… Потом информация перестала поступать, зато на улицу вышли люди, и День Оружия показался невинным детским пикником. Все рушится – чего тогда стесняться? В соседнюю квартиру вломились погромщики, я слышал, как насиловали двух девчонок, видел, как из окна выбросили их отца – с пятнадцатого этажа, он кричал до самой земли. Ко мне не пришли почему-то. Я сидел, забившись в угол, выставив перед собой два кухонных ножа… Вот так… – Терпилин протянул над столом сжатые в кулаки руки. – Я потом еле их разжал, судорогой свело. Пока на улицах наводили порядок, я чуть не сдох от голода. Когда стало тихо… почти тихо, выстрелы еще время от времени раздавались, но это уже была не перестрелка, это расстреливали тех, кто не успокоился… я выполз из дома. И отправился в Университет. А куда я еще мог отправиться? Там меня… там меня приняли… не на должность администратора, я стал чем-то вроде мальчика на побегушках. За еду, между прочим. За еду и кровать в спортивном зале, где кроме меня жили еще двести таких же неудачников. Снаружи, за стенами Университета, что-то наверняка происходило. Порядок навели, расчистили улицы, перестреляли мародеров и прижали канторы, но меня это не касалось. Меня там, снаружи, не ждали. Больше года я хлебал похлебку из биореактора. Трое моих соседей покончили с собой. Пятеро, кажется, сошли с ума, и их куда-то увели… А потом… потом мне предложили контракт с «Науком». Черт, да если бы в том контракте стояло пожизненное рабство – я бы и тогда подписал. Еще бы и руки целовал тому уроду, что сделал мне это предложение. Выбраться из спортивного зала, провонявшего потом, злостью и безысходностью. Уехать в один из наукомовских городков, принять участие… да какая разница, в чем принять участие… просто – выбраться отсюда… вдохнуть свежего воздуха…

– Вдохнули? – спросил Горяинов.