Жанна считала иначе. Альбер уезжал, ей необходимо последовать за ним. К тому же не успел бы он уехать, как содержатель кабачка выбросил бы ее с ребенком на улицу. Поэтому все усилия заставить ее отказаться от задуманного были бесполезны. Альбер, осознавая свои мужские права, не собирался щадить ее. Так, она упрямилась? Хотела ехать за ним? Хотела, чтобы он принадлежал ей одной? Она свое получит… Ее дочери не было и трех месяцев, как Жанна Деволь забеременела снова. В январе 1883 года она приехала в Сомюр, совершенно чужой для нее город, ища одновременно жилье и работу.
Сомюр… Вот он, этот город во всем своем величии, вот Луара, быть может, самый прекрасный дар, который природа преподнесла Франции.
Как доказать влияние на человека окружающей обстановки, пусть временной, пусть случайной? Интересно было бы определить, чем человек обязан месту своего рождения, и тогда, погружаясь в изучение условий его жизни и ее особенностей, можно было бы с достаточной уверенностью если не охарактеризовать его личность, то по крайней мере пролить свет на самые неясные ее стороны. Тогда каждая деталь обстановки окажется неожиданно значащей.
Итак, Сомюр, где родилась Габриэль Шанель.
Чем Габриэль Шанель была обязана этому городу, веселому, словно пансион накануне каникул, строгому, словно монастырь, городу, где царил культ лошадей? Чем она была обязана Сомюру? Она всегда признавала, что в пору сумасшедшей юности ее единственной, всепоглощающей страстью были лошади. Она родилась в 1883 году, и так ли уж нелепо предположить, что между ней и городом существовало своего рода взаимопонимание? Случайно ли, что она родилась в то время, когда в Сомюре большое значение в образовании придавалось занятиям на открытом воздухе и выездке? Она всю жизнь старалась, чтобы в моде торжествовала определенная свобода, дух пленэра, похоронивший безвкусицу в одежде.
Трудно согласиться с тем, что пробелы в биографии человека лишены смысла, ибо наше поведение загадочным образом определяется событиями, предшествующими рождению, и возникает из них, словно цветок из стебля. Дело в том, что 1883 год был отмечен английским влиянием. В тот год в Сомюр в больших количествах ввозили из-за Ла-Манша охотничьих лошадей, шорники Школы начинали выпускать английские седла, а наездники при езде рысью стали перенимать — о скандал! о революция! — положение стоя вместо сидячего, бывшего до сих пор святым и нерушимым принципом французской школы. В парижских салонах слова «балы»,
Так начиналась эпоха увлечения всем английским, из которого тридцать лет спустя родится искусство Шанель.
Это был также период, когда форма кавалеристов становилась строже. Ни фраков по вечерам, ни шпаг при парадных мундирах, просто венгерка с брандебурами, а кепи решительно вытеснило кивер. Что касается пехоты, то эполеты были отменены, их сменили галуны из плетеной тесьмы и позолоченные пуговицы… о, Шанель!
Мода Второй империи, ее опереточные кавалеристы — завзятые рубаки, отличавшиеся буйностью и грубостью манер, исчезали с улиц Сомюра. Можно ли представить сегодня, чем была тогда эта конная Мекка? Именно ей обязаны мы чудом — возрождением французской кавалерии. Ни один род войск не пострадал сильнее от войны, которая была у всех на памяти. Разве можно было ее забыть? Поражение, пруссаки в Париже, свергнутый император, сожженный Тюильри — все эти события произошли тринадцать лет назад. Следы именно этих воспоминаний и пытались стереть в то время, когда родилась Габриэль.
Сомюр, где обосновались псевдосупруги Шанель, был единственным городом во Франции, в котором магазины были открыты до поздней ночи. Преподаватели и курсанты царили в городе, жившем ими и для них. С горожанами их связывал своего рода идиллический контракт. Все население подчинялось ритму военной жизни.
Поэтому