Непостижимая Шанель

Родившись в привратницкой на улице Мучеников, Эмильенна была фавориткой зевак, которые признавали в ней свою. Они относились к ней с симпатией, окрашенной одобрением.

Сейчас она стакнулась с жокеями.

В прошлом году газеты объявили о ее помолвке с Перси Вудландом. И вот теперь она подарила себе Алека Картера, одержавшего четыреста побед. Подарила его себе именно она… Обратное было бы невозможно, учитывая аппетиты Эмильенны и все-таки ограниченные средства этого сына тренера.

О чем говорили меньше и что довольно быстро навредило ей, так это посещения ею — и все более частые — мест, предназначенных исключительно для женщин: кафе только для дам.

В самом деле, Эмильенна несколько разочаровывала: помимо жокеев, она завела себе еще и скрипачку.

Хотя Габриэль внимательно наблюдала за женщиной, говорившей «ты» бельгийскому королю и уверявшей, что французы, при условии, что они принадлежат к сливкам общества, — единственные мужчины, умеющие как следует заниматься любовью, она не испытывала ни малейшей ревности к этой бывшей любовнице Этьенна, которая пять лет назад недолго делила с ним его холостяцкую квартиру на бульваре Мальзерб, а теперь приезжала в Руайо с Картером. Эмильенна носила рубашки с пластронами и крахмальными отложными воротничками, порою монокль, порою белую гвоздику в бутоньерке и всегда галстук по моде клубменов-националистов — строгий, темный, с крапиной булавки.

Говоря о ней, Габриэль ограничивалась уточнением, что от Эмильенны «пахло чистотой»: в устах Шанель это было равнозначно страстной похвале. Для нее всегда много значили запахи, и, когда друзья Этьенна, рассказывая о балах, уверяли, что там «вонючее пекло», у нее это вызывало отвращение.

А Картер? Габриэль не просто наблюдала за ним, она пожирала его глазами.

Это был соблазнитель, носивший с того года грозный титул непобедимого. Он был выходцем из династии английских тренеров, обосновавшихся в Шантийи, и то, что он порвал с традицией, чтобы стать жокеем, ставило его в особое положение. На ипподромах, где не понимали, как можно отказаться от спокойной жизни тренера и предпочесть ей опасность, публика, верившая в красивые жесты, обожала его. Когда Картер начал выигрывать, общей радости не было границ.

В глазах знатоков он воплощал искусство верховой езды, доведенное до совершенства.

«Самое красивое положение рук и лучший на свете товарищ», — говорили шестьдесят лет спустя члены Жокей-клуба, помнившие его. Что до женщин, то они сходили по Картеру с ума и преследовали его своими домогательствами.

Имеет определенное значение тот факт, что «бесценная» кокотка и жокей, да к тому же англичанин, оказались первыми знаменитостями, с которыми довелось познакомиться Габриэль.

Встреча с Алеком Картером, принцем из королевства, где лошадей обожествляли, знаменует поворот в судьбе Габриэль. Она позволяет бросить взгляд в прошлое — рождение в Сомюре и ученичество в Мулене в компании красноштанников. Вместе с тем Картер явился провозвестником будущей, третьей или четвертой, жизни Габриэль, ибо в семьдесят восемь лет, без всяких объяснений, она заявила, что покупает молодую кобылу, выбирает для нее самого знаменитого жокея во Франции, Ива Сен-Мартена, и каждое воскресенье будет ходить на скачки. Что и было сделано. В 1961 году.

Ее попытка начать все заново патетична… Диалог призраков.

Как все переменилось! Теперь вокруг Шанель толпились люди, ее почитали, ее общества искали, ее цитировали газеты. Пресса называла ее «Великая Мадемуазель». В глазах современников Габриэль была волшебницей, которой достаточно было пары ножниц и нескольких терпеливых жестов, чтобы под ее руками бесформенная материя превратилась в изумительные туалеты, которые для окружающих были олицетворением роскоши.

Для чего она ходила на скачки? Чтобы развлечься или чтобы отомстить за прошлое, когда дамы с перламутровыми биноклями, в шляпах с перьями, в платьях, подметавших траву, при ударе колокола отправлялись на особую, «зарезервированную» трибуну, куда незаконной Бальсана не было хода?

Долгое время Габриэль вынуждена была довольствоваться соседством по-воскресному разодетых колбасников, лавочниц, мелких торговцев, уличных мальчишек, женщин легкого поведения, сутенеров, карманников. Ибо следовало избегать встреч с теми особами, которых столкновение с молодыми женщинами из окружения Этьенна могло оскорбить.

В Лонгшане приходилось прибегать к всевозможным уловкам, чтобы не наткнуться на красавицу Аниту Фуа, урожденную Поржес, законную супругу Макса, графа Фуа, владельца конных заводов в Барбевиле в Кальвадосе. Ни он, ни его жена не здоровались с незаконной брата, маленькой Орланди с огромными миндалевидными глазами. Они обвиняли ее в том, что она его «совратила».

А на ипподроме в Монпелье…

Та же картина, но на сей раз следовало не попадаться на глаза отцу Боба д’Эспу и его грозной матери, графини д’Эспу, в каждом письме писавшей сыну: «Твоя шлюха сведет меня в могилу…»

А в Виши…