Неповиновение

– Как это какое? – удивился Лаврентий Лицемеров, – истинное удовольствие наблюдать, как сильные показывают прочим своё превосходство, как бы говоря: «у нас нет места для всех, только для тех, кто действительно готов рискнуть и поставить всё». Какой азарт! Я многих недостойных знал и видеть, как они умоляют, кричат, ну, это что-то неописуемое.

– Всё равно не понимаю, почему никто не отговаривает их, не хочет помочь?

– Зачем же их отговаривать? Всё на добровольной основе, заплатил денежку, пошёл к «лестнице», всё просто. А зачем помогать? Машина сработает только для одного, это всякий знает.

– Как? Это ещё и платно?

– Конечно, нужно же на что-то содержать великанов. Стоит, правда, дороговато, я до сих пор не смог накопить.

– А вы, что же, собираетесь участвовать?

– Само собой, но вы не беспокойтесь, у меня есть тактика, видите, как все вокруг напряглись, хотят узнать, как систему обмануть, но я не скажу им, – Лаврентий Лицемеров нервно улыбнулся. Сотрудники вокруг казались нормальными и незаинтересованными в некой тактике, – и вам не скажу, никому, даже под дулом пистолета!

– И скоро вы собираетесь применить вашу тактику?

– В самом скором времени. После получки, а ты, что же хочешь со мной? Союзников не беру, сам понимаешь в машине место только для одного.

– Нет, что вы, меня это вовсе не интересует, мне кажется, что гораздо быстрее будет дорасти самостоятельно, чем уповать на резкий подъём, который, к тому же сулит смерть, так и быстрее, и надёжнее выйдет.

– Что вы говорите! Быстрее? Отнюдь! Я коплю уже пять лет, в жизни бы не вырос до тех размеров, которые даёт «лестница»! Быстрее! Да, что ты знаешь? Посмотри на себя, до сих пор не вырос, тебя даже поместили не по размерам, чтобы стал меньше! Что же ты не вырос, раз такой умный?

– Чем выше растёшь, тем меньше свободомыслия, а я это ценю и в себе, и в людях. К тому же наверху не осталось людей, готовых помочь, там все думают только о себе.

– Если думать не о себе, то и вырасти не удастся, вдобавок, те у кого есть власть думают гораздо свободнее остальных. Ты глупец, если думаешь иначе.

– Имея власть, мысли будут лишь о том, как её удержать. Едва ли те великаны на «лестнице» думают о том, что можно помочь, направить людей, вознести до своего уровня, не прося ничего взамен.

– Вознося всех, никого не останется внизу, вся система рухнет.

– А разве должно быть так, чтобы кто-то был выше или ниже другого? Разве мы все не должны быть равны?

– Кто-то должен руководить.

– Кто-то должен, но не те, кто думают лишь о себе.

На том разговор закончился. Все остались при своём. Едва ли Лаврентий Лицемеров задумался над словами Михаила Мироновича, он лишь посчитал того идиотом, не понимающим устройство и законы мира. А после, общаясь с коллегами, сплетничал про него, и, как бы невзначай, рассказал о своей тактике, которая, впрочем, мало кого интересовала.

Дни шли, заветный заголовок всё никак не получался. Газета выходила так, без него. Никто за всё это время не подошёл к Михаилу Мироновичу, не спросил про строку, место под которую пустовало, все были или равнодушны, или делали свою работу, смотря на остальное сквозь пальцы. Листы тратились, ручки исписывались, казалось, что если однажды Михаил Миронович не явится на работу, то уволят его не потому, что он не отметился, а из-за коллег, которые тут же сдадут, потому как тот сильно мешал их однотипной работе, заключавшейся в проверке правильности написания буквы «А», причём этим занимался не один человек, и даже не весь их отдел, а целый этаж, состоящий из сорока офисов, все они перепроверяли одну и ту же букву, делая это по очереди, при этом возводя важность своей работы в абсолют, гордясь тем, что делают: «если бы не мы, кто-нибудь бы наверху неправильно бы понял букву, за ней слово, за ним предложение и вообще всю газету, тогда было бы ужасно плохо, потому потрудитесь быть благодарными». Михаил Миронович не понимал смысла нахождения большинства людей, потому как едва ли была буква, которую можно было спутать с заглавной «А», но он молчал, не тратил время на бессмысленные разговоры, а пытался разобраться в фразе, которую никак не мог вспомнить, он даже возвращался в прежний офис, только для того, чтобы вспомнить, однако ничего в голову так и не шло, его только прогнали, кидаясь клочками бумаги.

И так, уменьшаясь в размерах, шло время, пока однажды его не остановил один лилипут. Михаил Миронович не сразу заметил чьё-то присутствие, однако, когда кто-то настойчиво стучал по его ботинку и дёргал штанину, великан, достав бинокль, посмотрел на нарушителя спокойствия. Ба! Это же Мария Митрофановна собственной персоной, только уж очень маленькая. Не поверив собственным глазам, он поднял её к глазам, разглядывая.

– Что же случилось? – осторожно, чтобы ненароком не сдуть лилипута, спросил Михаил Миронович.

Мария Митрофановна плача, отчаянно крикнула ему: