Неповиновение (Disobedience) (ЛП)

- Если это правда, мы должны предпринять меры. Эсти может быть в опасности. Мы должны что-то сделать.

Женщины одновременно моргнули. Требовались меры, но какие? Будь Рав жив, они проконсультировались бы с ним насчет этой дилеммы. Но к кому обратиться теперь?

- Одна из нас должна поговорить с Довидом, - сказала миссис Бердичер.

Тишина.

- Или с Эсти? – спросила миссис Стоун.

Две другие женщины покачали головой. С Эсти Куперман не стоило разговаривать о таких вещах.

- Может, - начала миссис Абрамсон, - может мне спросить у Пинхаса, что он думает? Это будет лашон ha-pa? Спросить мнение моего мужа?

Женщины кивнули и улыбнулись. Прекрасное решение. Пинхас Абрамсон завершил двухлетнее обучение в йешиве, где он учил Тору пять дней в неделю. Он будет знать ответ.

***

Если к тому времени, как миссис Абрамсон поговорит с мужем, ветер уже разнесет семена их подозрений по Хендону, женщины не могут считаться виновными, ведь беседа прошла в такой осторожной и почтительной манере - и исключительно ради блага. В воскресное утро пекарня – не лучшее место для проведения дискуссии, о которой никто не должен узнать. Нужно заметить, что некоторые мужчины и женщины все же отворачивались, говоря: «Нет, это лашон ha-pa». И такие люди заслуживают нашего восхищения и уважения, поскольку слушаться слов Всевышнего, когда желания внутри нас направлены на противоположное, - чрезмерно сложное испытание. Эти души будут щедро вознаграждены.

Но души большинства людей Хендона не обладали такой силой. Как и Мирьям, сестра Мойше, они распространяли слухи, и как Аарон, брат Мойше, они слушали их. И в наши дни, когда на земле больше нет проказы, нам не дано знать, получили ли они от Бога наказание. В любом случае, к тому времени, как Пинхас Абрамсон обсудил этот вопрос со своими друзьями Хоровицем и Менчем, о нем стало известно уже во многих домах Хендона. А к тому моменту, как Менч, учащий Гемару вместе с Довидом, решил позвонить в Манчестер, злые языки уже однозначно сделали свое дело. А последствия его необратимы.

***

По какой-то странной причине в Хендоне водятся чайки. Я имею в виду, нет никакой причины, чтобы их не было – Хендон достаточно близок к побережью. И все же это так нелепо: бродить по Брент Стрит мимо кошерных магазинов и книжной лавки «Клад Талмуда» и видеть кружащих по небу чаек, который снижаются, расправив серо-белые крылья, чтобы подобрать кусочек бублика. По дороге обратно в субботу ночью я с удивлением обнаружила, что они все еще парят над землей даже после полуночи.

Я вернулась в дом Эсти только поздно ночью. Она была уже в постели, дом был темным, и казалось, что это к лучшему. Я сидела в своей комнате и рассматривала варианты. Я могла поехать домой прямо сейчас, выбраться к черту из этой невероятно жуткой обстановки, абсолютно провалиться в попытках взаимодействовать со сложностями моей старой подруги и любовницы Эсти и ее неважного муженька. И, признаю, этот вариант очень даже меня привлекал. Но это все же была бы чрезмерная реакция. Я могла бы поговорить с Довидом, с Эсти, посидеть и «разложить все по полочкам». Я ведь теперь в какой-то степени американка. Это старый добрый американский способ терапии. Я трусиха, если мне кажется, что я не смогу? Что я не хочу этой беседы ни с одним из них?

Так на чем остановимся? А, точно, когда ты в Британии, надо поступать по-британски. Поджатые губы. Сдержанность. Тихое бормотание. Другими словами, игнорировать проблему. Я поставила будильник на шесть утра и пошла спать. В ту ночь мне снились чайки Хендона, их слишком острые клювы и гибкие когти. То, как они поворачивают голову и смотрят на тебя одним бездонным глазом-бусиной. Мне снилось, как я убегала от стаи чаек, хотя эти птицы ничего не делали, не нападали. Они просто смотрели.

Я быстро проснулась, натянула одежду и, не посмотрев, проснулась ли Эсти, и не попытавшись с ней поговорить, направилась прямиком к папиному дому. У меня была миссия. Если я ее выполню, я смогу отправиться обратно и не буду чувствовать, что эта поездка прошла впустую. Я распахнула входную дверь; теперь, после того, как я придумала трюк с радио, дом меня не боялся. Я оценила проделанную работу. Стол в середине кабинета был чист, пол тоже. Я выкинула пять больших пакетов с мусором и засунула в ящик все бумаги, которые выглядели нужными. Еще пару часов я разбиралась с полками. Журналы, черно-белые еврейские газеты, накопившиеся за тридцать лет. Пару вещей, увидев которые, мне показалось, что я на правильном пути: в маленькой бархатной коробочке я нашла бокал для кидуша, который помнила из детства. В самом углу на полке за книгами на идише пряталась стеклянная миска, в которой моя мама подавала в пятницу вечером маринованные огурцы.