Неповторимое. Том 3

В-третьих, в штаб флота еще с утра 19 августа обращались, как уже говорилось, штабы корпуса ПВО и 8-й армии ПВО из Киева с просьбой усилить охрану аэродрома Бельбек. И эта задача, по показаниям начальника штаба флота, была решена, то есть далеко до моего разговора с Хронопуло.

В-четвертых, ни о каких самолетах у меня с Хронопуло вообще не было разговора, и в показаниях этого нет.

В-пятых, никакого отношения к содержанию распоряжений внутри флота, в том числе по определению сил и средств для охраны аэродрома, задач этим подразделениям я не имел. Это их служебная обязанность.

Но самое главное: налицо очередное позорное действие Генеральной прокуратуры РФ – это гнусная ложь! Как можно опуститься до такой фальсификации, раболепствуя перед своими начальниками? Ведь служители Фемиды! Слуги Закона! Борцы за истину! Фактически же – все наоборот! Я же ведь из Киева вообще с Черноморским флотом не говорил. И это известно. А как все преподнесли?!

Наконец, о моих шифротелеграммах из Киева в Москву. Да, я действительно, находясь в Киеве и наблюдая за вакханалией в районе Красной Пресни, направил телеграммы в адрес ГКЧП с настоятельной просьбой пресечь беспорядки, которые таили в себе тяжелые последствия, принять меры к авантюристам, разжигающим страсти. Подчеркиваю – к авантюристам!

Меня на допросах следователь Леканов упрекал, что я, как он выразился, активно-инициативный (т. 102, л. д. 86). Я тогда ему ответил и сегодня это подтверждаю – да! Когда речь идет об интересах народа, я веду себя активно. Мне реально довелось встречаться с тяжелейшими ситуациями, каких не видел в таком объеме, пожалуй, никто. Когда речь идет о жизни и смерти людей, когда на глазах убивают, а я это видел не только в годы Великой Отечественной войны, войны в Афганистане, Анголе, Эфиопии и других районах, но и у нас в Баку, Нагорном Карабахе, Южной Осетии, – для меня эти переживания были не только свежими, но и крайне тяжелыми. Я мог и должен был писать в шифровках еще более жестко, чем написано. И сожалею, что этого не сделал.

Учитывая, что вопрос с шифротелеграммами имеет прямое отношение к моему делу, я прошу суд взглянуть на меня хотя бы глазами январских 1990 года событий в Баку и трансформировать все это на августовские события 1991 года.

В связи с этим я обязан кратко описать Баку. Это имеет прямое отношение к содержанию моих шифровок из Киева.

В январе 1990 года были приняты запоздалые, как всегда, меры к пресечению экстремизма и реакции в Баку. Сотни советских людей были зверски убиты, в основном зарезаны, тысячи или сами бежали, или их на баржах отправили в Красноводск. Это была первая волна. Вторая волна должна была смести, уничтожить всех, кто представлял Советскую власть, и установить власть так называемого Народного фронта, верхушка которого к этому времени уже не представляла интересы народа, а была захвачена уголовными элементами (типа Панахова).

В Баку объявили ЧП. Подтянули силы МВД, МГБ и армейские части. Экстремисты, играя на националистических нотах, взвинтили обстановку, оболванили людей и, как в Тбилиси, вывели их на улицы. Забастовали все предприятия, естественно, под страхом расправы. Были блокированы военные городки, в частности, Сальянские казармы, где находилась мотострелковая дивизия (центр города), а также подступы к аэродромам, на которые прибыли десантники. 16, 17 и 18 января я был в Гянже. Обеспечил там порядок. Никакой крови не было.

19 января я прибыл в Баку и с небольшой группой офицеров (9 человек) пробился через толпу к центральному КПП Сальянских казарм, выступил перед народом, призвал людей к благоразумию, спокойствию и прекращению блокады военного городка. Обратился к лидерам и организаторам этих беспорядков – потребовал развести людей и не подвергать их опасности.

Однако экстремисты не пошли по мирному пути. С наступлением темноты они включили прожекторы, установленные на балконах окружающих военный городок зданий, создали эффект стадиона. На балконах и крышах помещений свободно расхаживали вооруженные боевики. Начались отдельные выстрелы. Среди военнослужащих появились раненые. Выхода не было. Среди ночи провели деблокаду. Но с началом действий экстремисты открыли ураганный огонь. На моих глазах гибли люди. Это было дико! Я много видел смертей и сам с ней встречался. Но это все на войне! И жертвы были понятны. Но чтобы наши люди убивали наших людей, я не видел, и моему возмущению не было предела.

Я также убедился воочию, что может творить ослепленная национализмом, обезумевшая толпа. Это была дикая стихия. Кошмарная обстановка в течение трех суток в этом военном городке (я находился все это время с личным составом. Сюда же сбежались семьи тех, кого преследовали). Тяжелые переживания.