Непознанная Россия

Лавочница подсчитала сумму на счетах. Сумма казалась ей немаленькой, она путалась, волновалась, три раза принималась пересчитывать, ошиблась на двадцать копеек не в свою пользу. Я ее поправил.

Then came a problem worse than that of money, the taking home of this collection of spilling packages. The rice remained a dreadful failure, and the sugar kept pouring into little cones of waste upon the counter. The semolina was fragile, and had to be lifted as daintily as one would take a cat's cradle from a girl's fingers. The woman was dismayed, but exclaimed suddenly,

"Slava Tebye Gospody !" "Glory be to Thee, O God !"

She had found a large bag in the corner of the shop.

"I'll lend you this," she said. "But you must bring it back."

We put the ill-disciplined rice at the bottom of the bag, and on top of it the gentle semolina, then the threatening flour and the sifting sugar. Sultanas crowned these.

"Thanks," I said. "I'll put the salt in my pocket, and the bay leaves in my card case. Good-bye ! I'll certainly bring the bag back." " God bless you !"

So I departed, and put my purchases into my room through the open window. I feared to face the tyrannical old babushka, after having been so long absent on my errand. I had potatoes to buy.

Чтобы купить картошки, пришлось идти от двери к двери. Масло мне тоже было нужно, но все старушки, как одна, отвечали: "Принеси тарелку, я тебе положу". Я добыл картошки на два пенни, картофелины были размером с мраморный шарик. Купил я и дюжину яиц у старика, перевозящего городские товары от деревни к деревне на барже.

Когда я вернулся, babushka не было дома. Я тотчас принялся мыть рис, затем налил в глиняный горшок до половины молока, добавил полфунта сахарного песка и положил туда рис, закрыл все это каменной крышкой и задвинул горшок в бабушкину русскую печь. После этого я очистил картошку единственным имеющимся в доме ножом. Пришедшая babushka задала мне трепку:

"Где ты был? Теперь уж не приготовить обед ко времени. А это, что — рис? Подгорает он — мешать надо".

Я вновь налил молока в горшок и возобновил чистку картошки. "Вот, положи это в горшок для супа", — сказал я ей, подавая сушеные овощи.

"Сначала надо мясо!" — укорила меня старуха.

"Мяса не будет".

"Ка-а-ак?"

"А вот так. Никакого мяса".

"Не сварить супа без мяса".

"Суп можно сварить и из гвоздя, — не уступал я, — надо только добавить соли, муки и еще кое-чего".

К счастью, под рукой у меня оказался кипяток. Я наполнил им большой горшок, принадлежавший ссыльным, сложил туда картошку, сушеные овощи, лавровый лист, манную крупу, ложку муки и ложку соли. Бабушка стояла рядом, воздев в немом ужасе руки. В это время пришла одна студентка, принесла грибы, мы и их сложили в горшок. Рис набух, я добавил еще молока и стал мыть кишмиш. Такого грязного, липкого кишмиша английский читатель не сможет и вообразить. Тщетно попытавшись промыть каждую изюминку по отдельности, я, наконец, отказался от этого занятия и пошел за маслом, захватив на этот раз и тарелку. Когда я вернулся, бабушка пыталась перемешать мой пуддинг. Я подлил еще молока и добавил четверть фунта масла. Другая четверть предназначалась для супа. После этого я разбил шесть яиц, взбил их в чашке единственной в доме вилкой и вылил в рис.

Старуха открыла рот. Она сроду не клала в кашу яйца, они же все испортят. А когда я положил туда кишмиш, она заявила: "Это кутья, мы едим ее только в поминальные дни".

"Нет, — возразил я. — Это всего лишь английский способ делать рисовый пуддинг. Вы не кладете яиц, масла, сахара, фруктов, в этом вся разница, и наша еда вкуснее, вот увидите".

Бабушка меня не поняла. Я слышал, как она говорила зятю, что я варю рисовую кашу по-китайски.

Я закончил мытье изюма и положил его в пуддинг. Печь остывала, рис уже не кипел, я снова установил каменную крышку и с помощью ухвата задвинул горшок вглубь печи.

Я расчистил середину своей комнаты, внес стол, покрыл его газетами — "Novoe Vremya" и "Дейли ньюс", единственной английской газетой, попавшей мне в руки за время северных скитаний. Газеты сошли за скатерть.

Николай Георгиевич принес мне четыре фунта общественного черного хлеба, что было очень кстати, так как про хлеб я забыл. Попросили у бабушки две меры молока и полфунта простокваши — русские любят есть суп с мечниковской сывороткой.

Все уселись и ждали, когда я внесу первое блюдо. Я снял крышку и благоухание супа поразило собравшихся.

"Ну и ну! — воскликнул Горбун. — Густой!"

Густым суп был несомненно, а уж питателен! Ссыльные смеялись и аплодировали, девушки восклицали: "Ах, мистер!" — и хихикали.