Неправедные (СИ)

— Главное, что твоя тебя хорошо, — огрызнулся я, уже всерьёз закипая от осознания положения, в котором оказался.

Лохматый открыто нарывался на конфликт, а я не мог ему ответить физически из-за Маринки.

— Так что, ты будешь просить прощения? — вернула нас к теме Леська.

Обернувшись вокруг, я обнаружил, что в зале, кроме нас, только застывшая почти на выходе Тимонина, а ещё Лебедь с Буториным, которые явно закопались не ради того, чтобы завязывать друг другу шнурки.

— Что, так боишься, что кто-то услышит? — усмехнулась Леська. — Боишься, корона пошатнётся?.. А, Аверьянов? Чего молчишь?

— Извини, — снова посмотрев ей в глаза, абсолютно ровным, спокойным тоном сказал я.

Она как раз хотела что-то продолжить, но я её сбил. С лица мгновенно слетело коварное высокомерие, она не ожидала.

— Что?

— Извини, — повторил я чуть громче и уже по-настоящему, искренне.

Потому что в эту минуту, глядя прямо на неё, наконец осознал одну простую истину: даже если она так жаждет унизить меня лишь за то, что я уязвил её непомерное самолюбие, ей, всё равно, правда было больно…

Когда мы с парнями выходили из спортзала, Лебедь по-дружески хлопнул меня по плечу и, приобняв на ходу, изверг из своего рта какую-то приторную патоку тире чушь:

— Красава, Сега! Я в тебе не сомневался. Настоящий пацан никогда не будет мериться пиписьками с бабой!

А потом мы услышали, как в женской раздевалке кто-то всхлипывает.

Глава 19

Марина

Смутное гнетущее чувство, подобное которому бывает в дурных повторяющихся снах, постепенно нарастало во мне и достигло пика в тот момент, когда я бесшумно подошла к кухонной двери: за ней слышались голоса. Один глуховатый, как всегда, очень сдержанный и несколько отрешённый, но сейчас, что удивительно, до краёв наполненный теми искренними радостными нотками, за которые я порой готова отдать многое. И второй — слегка развязный и расслабленный. Голос-змея, или голос-дым: густой, тягучий, обманчиво спокойный и ласковый. Моментально узнав его, я, кажется, до самого нутра покрылась мурашками.

Мои предчувствия подтвердились: Миша был здесь.

Человек, которого я никак не могла вычеркнуть из своей жизни, от которого так долго пыталась освободиться, снова находился на, казалось бы, безопасной, моей территории, а его тяжёлая, душная энергетика распирала стены старенького бабушкиного дома.

Первой меня обнаружила Герда. Почуяв знакомый запах, она прилипла носом к щели под зачем-то захлопнутой дверью, начала шумно принюхиваться и скрести лапой. Пришлось взяться за ручку и открыть.

— А вот и наша мама… — смакующим тоном, растягивая слова, проговорил Миша.

Как же я ненавидела эту интонацию! И эту его ехидную улыбочку, за которой могло последовать всё, что угодно: к примеру, резкий хват за волосы и удар затылком о стену.

— Что ты здесь делаешь? — холодно начала я.

— Мам, — перебил Ванька. — Это вообще-то папа. И он ко мне приехал.

— Да! — приободрился Миша, видя поддержку сына. — Могла бы проявить гостеприимство. Как дела?

— У нас всё в порядке, — процедила я, почёсывая Герду, чтобы не атаковала. (Встречая нас с Ванькой, она всегда «прыгала» на нас, то есть, поднималась на задние лапы и закидывала на нас передние, и нужно было непременно уделить ей внимание, чтобы она прекратила.)

— Мам, а где ты была? — неожиданно заинтересовался Ванька.

Я стала судорожно соображать, как бы объясниться за свой внешний вид (чёрт, я же всё ещё в платье!), но за меня уже и так ответили.

— А что, разве не ясно? На свиданке! Да, Кис? — мазнул по мне усмехнувшимся взглядом Миша.

— Вообще-то, на работе! — отбиваясь от чрезмерной любвеобильности собаки, раздражённо отрезала я. — И не называй меня так пожалуйста!

— Прости, привычка.

Миша издевался. Он знал, что в глубине души я всё ещё трепещу перед ним, и, медленно помешивая ложечкой наверняка давно остывший чай, самодовольно наслаждался своей властью.

Чтобы больше не давать ему такой возможности, я хотела уйти к себе, но только раскрыла рот предупредить об этом Ваньку, как он сам ко мне прицепился. Будто специально.

— А вчера где ты была, мам? Я имею в виду вечером… И ночью.

Я встретила его осуждающий взгляд.

— Слушай, ну что ты как маленький?! — снова влез Миша. — У матери что, не могут быть свои дела…

— Всю ночь?

— Почему бы и нет. Она же теперь у нас свободная женщина…

Я не могла дольше выносить это издевательство, и просто так, молча, без всяких предлогов, ушла в свою комнату. Открыла там шкаф, невидящим взглядом пробежалась по полкам, на автомате вытянула домашнюю толстовку и с досадой обнаружила, что пальцы у меня дрожат.

Меня всё ещё трясло от Миши. Я так и не излечилась.

Боже мой… Миша… Мой непрекращающийся ни днём, ни ночью кошмар… Как же наивно я верила в то, что больше никогда его не увижу!..

Миша оставался моим самым чёрным и самым реалистичным сном на протяжении почти двух десятков лет. Мы начали встречаться ещё в юности, он был моим первым парнем. И до развода, на самом деле, единственным.

Мы жили в одном районе, учились в одной школе, и даже были одноклассниками.