Неправильная училка

Платон почти грубо стаскивает с меня кофту, юбку, с приятным треском рвет колготки. Молча, методично, словно поставил перед собой задачу, как можно скорее освободить меня от одежды.

Но и я не остаюсь в долгу. Порывисто стягиваю его футболку, открывая для своего удовольствия любимое тело, кубики. Царапаю их ногтями, целую плоские соски, чувствуя, как идеальное тело сильнее напрягается. Чувствую, как меня саму несет, как между ног все ноет и горит. Хочу его. Сейчас хочу.

Нетерпеливо дёргаю за пряжку ремня, но кажется сильно тороплюсь, потому что Платон тормозит мои руки, тихонько усмехаясь.

— Тише, тише малыш. Он никуда теперь от тебя не денется. Ты сама подписала себе пожизненный эротический приговор.

— Приведи его уже в исполнение…

Платон подхватывает меня под бедра. Такой сильный. Мне даже держаться не надо. Но я все равно цепляю его за шею, царапаю тугую кожу, словно наказывая его за свою боль. Ведь после таких признаний я не смогу без него. Никогда.

Платон относит меня в совершенно темную спальню, последнюю по коридору, где нет ни отопления, ни света. Только лунный заглядывает в окно, обволакивая наши возбужденные тела.

Мне хочется его поскорее в себя, но он решил меня помучать.

— Тише, тише малыш, нам некуда торопиться. Иначе весь процесс займет секунды.

— А что делать? — спрашиваю и тут же вскрикиваю, когда он бросает меня на заправленную кровать. — Платон..

— Поиграем для начала, — жадно вылизывает он мое тело взглядом, пальцы его тянутся к той самой пряжке, медленно, словно играя он ее расстегивает. Достает ремень и щелкает им по своей же ладони. Я уже напрягаюсь всем телом, но Платон откидывает ремень в сторону и снимает с себя штаны. Полностью. Обнажая орудие наслаждения. Оно заточенное, оно великолепное. Направленное прямо на меня. Во рту скапливается слюна. Сажусь на кровати и сама тянусь к нему пальцами, но Платон снова сжимает их в руке и головой качает.

— Не так.

— Затем разворачивает меня так, что голова оказывается на краю. Я понимаю, чего он хочет, но снова ошибаюсь. Вместо того, чтобы просто вставить свой член мне в рот, он заворачивает меня в рогалик, поднимая мои ноги выше головы.

— Платон! Я же не акробатка.

— У тебя отличная растяжка, малыш. Теперь просто расслабься и играй с головкой. В рот ее не бери.

— А если возьму, — облизываю губы, смотрю на его порочное лицо снизу-вверх.

— А если возьмешь, оставлю в таком положении до утра.

— Жестоко… — хихикаю я и достаю язык, касаясь прозрачной капельки на самом концу головки. Смех тут же пропадает, как только я чувствую его горячее дыхание у себя между ног. Он дует прямо туда, раскрывает влажные складки, проходится пальцем от клитора до ануса. Я сглатываю от страха, когда его палец нажимает на последний. — Платон… Я…

— У тебя вроде дело было, — по щеке бьет головка и я снова принимаюсь ее вылизывать, чувствуя, как между ног все пульсирует. Судя по ощущениям Платон раскрывает щель и спускает туда ниточку слюны. Господи… А зачем толкает язык, не на секунду, не убирая палец от моей попки. Извращенец он конечно. Я раньше и не знала, что можно заниматься сексом в

такой позе. Я не знала, что есть такие позы.

Но к неудобству быстро привыкаешь, особенно когда все твои нервные окончания заняты пронизывающим удовольствием. Когда терпкий запах мужского возбуждения вынуждает забыть обо всем реальном, погружая тебя все глубже в омут распутства.

Хотя с Распутиным и не могло быть иначе. И я знала это. Знала, что именно он подарит мне этот порочный мир, где безумная поза сменяет безумную позу, где член, доводит меня до оргазма одним проникновением, где сперма становится не объектом смущения, а самым вкусным блюдом, которые глотаешь вместе со слезами и просишь еще. В мир, где просыпаешься среди ночи и сама находишь вялый член, чтобы поиграть с ним, как с игрушкой, поднять его. А когда получается— радуешься, как маленькая. Потому что в следующий миг оказываешься прижатой к кровати и распятой этой самой игрушкой.

Глава 29.

На утро наш рай закрывается на тяжелый засов, а ключ теряется. Потому что врывается господин быт. Мишка заболевает, тепла все — таки не хватило, а дозвониться Андрею Платон не может. Злится, нервничает, хотя я и сказала, что Мишка быстро выздоровеет. Но сама уже не уверена, когда к обеду малыша начинает тошнить.

— Так, я до деревни дойду, тут недалеко должно быть.

— А почему не на машине?

— Потому что, Аврора, я ее оставил, как и все, что у меня было. Потому что выбрал тебя. Если ты этого вчера не поняла, — злится он, а я за шею обнимаю, целую, даю понять, что я рядом, что никуда не денусь.

— Да не волнуйся ты так, — усмехается он, натягивая куртку. — Я же не совсем без денег. Просто схожу до аптеки и куплю из продуктов чего там надо. Ты только список напиши.

Я быстро делаю, как он просит, а сама еще долго слежу за тем, как он отходит от дома. Не могу не смотреть. Я всегда думала, что такие, как он, беспомощные, а оказалось, что вполне себе самостоятельный. И конечно он не хочет общаться с Мишкой, но я этого и не жду.