Неправильная женщина

— Клянусь моими детьми, что рожу тебе ребенка, если Господь сподобит меня его зачать и позволит выносить. Но тогда тебе придется позаботиться о самых лучших врачах: в моем возрасте это не шутка.

— Клянусь, у тебя будет все, что тебе нужно, и даже немножко больше! — Анри порывисто сжал меня в объятьях, и мы, наконец, оказались на земле. Матрас перевернулся и накрыл нас сверху. Патетическая сцена закончилась гомерическим хохотом.

* * *

Мы встали и отправились на берег собирать мидий по начавшемуся отливу. Долго бродили, много набрали. Вернувшись, варили их и ели. После обеда отдыхали, дожидаясь прилива, потом пошли купаться. По ходу дел разговаривали, вспоминая книги и фильмы. Оказалось, у нас гораздо больше общего, чем можно было предположить. Недаром мой отец всегда утверждал, что у образованных людей, в какой бы стране они ни жили, культурная память общая. Это открытие радовало обоих. Анри выражал свой восторг бурно, я же, как всегда, проявляла сдержанность. Он удивлялся:

— У тебя совершенно фантастический темперамент в постели, а по виду не скажешь. Ты такая спокойная, благоразумная, что мне хочется тебя тормошить.

— Зачем?

— Чтобы ты визжала, хохотала, кричала, словом, выражала свои сильные чувства.

— Ах, так?!

И я принялась во все горло орать детские французские песни. Вспомнила школьные годы. Анри начал мне подтягивать! В течение часа мы оглашали окрестные холмы вариациями на эту тему, потом перешли к французской эстраде середины ХХ века: Эдит Пиаф, Шарлю Азнавуру и Жюльетт Греко. Тут мой репертуар оказался неожиданно обширным, что потрясло Анри до глубины души. Чтобы русская женщина так хорошо знала французскую песню — да этого просто нельзя было себе вообразить! А я все эти песни помню со времен учебы во французской спецшколе.

После такого горячего одобрения я совсем расшалилась и решила познакомить его с русской бардовской песней. Спела про перекаты и солнышко лесное. Солнышко неожиданно имело успех, вместе с русским языком.

— Русский язык очень красивый. Я ни слова не понимаю, но мне нравится звучание.

Вдохновленная, я попыталась спеть что-то еще, и тут у меня сел голос.

Вечером мы устроили ужин при свечах. Прощаясь с приютившим нас домом, разожгли камин, улеглись перед ним на ковер, смотрели на огонь, прихлебывая вино и заедая его сыром. Про себя я благодарила неизвестных мне Бенуа, его бабушку и дедушку за этот дом, подаривший мне несколько дней полного счастья. Я благословляла каждую половицу и балку и готова была целовать лестницу и кухонную плиту, ощущая каждой клеточкой, что Анри разделяет мои чувства. Как бы подтверждая это, он произнес:

— Надо поблагодарить Бенуа. Нигде в мире нам не было бы так хорошо.

— Да, это было замечательно, — сказала я хриплым голосом. Мой возлюбленный тут же завелся.

— Твой голос с хрипотцой звучит так сексуально… Я и так не могу его спокойно слышать, но сейчас это просто наваждение какое-то!

И он отставил свой бокал в сторону.

Мы предавались любви на ковре у камина. Потом огонь потух, мы замерзли и перенесли действие в спальню. Как нам удалось беспрепятственно подняться по лестнице и не упасть, одному Богу известно. Но на рассвете Анри разбудил меня ласками, как обычно. После этого мы пошли в душ, и тут выяснилось, что хрипотца у меня прошла вместе с голосом.

Анри чувствовал себя виноватым. Это же он спровоцировал меня на ор среди холмов. Хорошо, что у нас еще оставалась пара пакетов молока. Мой милый нагрел его и заставил меня выпить полную кружку. Поискал в своей сумке и нашел какие-то пастилки с антисептическим эффектом. Хотел обвязать мне горло шарфом, но тут уж я воспротивилась. Не хватало по жаре маяться в шерсти. Тогда он растер меня бальзамом, по запаху подозрительно напоминавшем незабвенную «Золотую звезду» времен моей юности. После чего мы прибрались на скорую руку, погрузили вещи в машину и тронулись в обратный путь.

В деревне сделали остановку у кафе. Анри передал хозяину ключи и, как мне удалось заметить, некоторую сумму денег. После чего потребовал теплого молока для меня. Его незамедлительно принесли и заставили меня выпить как минимум пол-литра. На голос это не оказало сколько-нибудь заметного влияния, но теперь я регулярно требовала остановить машину: молоко просилось наружу. В Ренне мы позавтракали, и я села за руль. Это право пришлось отвоевывать, потому что Анри не хотел меня, болящую, обременять. Чтобы я не пыталась разговаривать, он, не замолкая, что-то мне рассказывал. Про свою сестру. Про родителей и родственные связи, про детство в Тулузе и учебу в Лионе. А больше всего про то, как они начинали дело с Жаном Мишелем.