Неправильный боец РККА Забабашкин

Такое показное игнорирование меня крайне взбесило, и я хотел было от всей своей рабоче-крестьянской души ругнуться на него. Но вспомнив, что вокруг идёт бой, и мы на одной стороне, сдержался. Абсурдность ситуации была полной. Мне не давали наступать свои, и никто меня защищать от этого произвола не хотел. Даже боевой товарищ, который помогал мне ранее, отказывался сейчас прийти на выручку.

— Видал, что говорит? — обратился Апраксин к Садовскому. — И так уже минут пятнадцать.

— Правда? — удивился тот, порылся, вытащил из-за пояса флягу и протянул её мне: — Алёша, на, попей воды.

— Не надо, — всё ещё злясь на весь мир, отмахнулся я. — Мне вон тот, — я кивнул на раненого бойца, — тоже всё попить предлагал. А потом помогать отказался. Предатель какой-то.

— Какой предатель, Лёша? Ты о ком говоришь? — не понял Садовский и, показав рукой в ту сторону, где сидел мой странный раненый приятель, прошептал: — Лёша, там же никого нет.

Я воспринял его слова как издёвку.

— Господи! Они меня с ума сведут своими разговорами! — вслух взмолился я, а потом, понимая, что у них преимущество в силе, на время решил сдаться. Потёр рукой глаза и устало прошептал: — Ладно. Отпустите. Никуда пока не поползу. Отсюда буду вести бой.

Мои помощники переглянулись и аккуратно отпустили ноги. Но далеко не отползли, оставшись лежать рядом.

Это меня вновь взбесило, и я, чередуя стрельбу по немцам с руганью, стал объяснять бойцам, что лежать группой на снайперской позиции, это не просто моветон, а в корне неверно, ибо выдаёт эту самую снайперскую позицию с головой.

Те, после пятого выстрела, взяли с меня обещание, что я никуда не убегу, и послушно наконец-таки чуть отползли в сторону. Но не далеко, а всего на десяток метров.

Воевать стало намного свободнее и менее душно.

«Ишь, устроили тут душилово! — с негодованием отметил я, перезаряжая винтовку. — И даже в сумасшествии попытались меня обвинить. Говорят, бойца нет, который сейчас рядом с ними сидит. Вот шутники!».

Выстрелил, затем ещё, а потом убрал палец со спускового крючка. И всё потому, что сомнения, закравшиеся в голову, требовали объяснений. Их нужно было развеять. И я, чтобы убедиться в том, что не сошёл с ума, от приклада повернул голову и посмотрел на место, где лежали бойцы.

Уловив мой взгляд, Садовский и Апраксин мгновенно подобрались, и кто-то из них спросил:

— Что, Лёша?

— Гм, — задумался я, понимая, что никого, кроме них двоих, не вижу, поморгал, протёр глаза и посмотрел по сторонам.

В тридцати метрах справа от нас, трое бойцов, заняв позицию у подъезда в дом, вели стрельбу по больнице. Сфокусировал зрение и вскоре понял, что знакомых лиц среди них нет.

Перевёл взгляд на правый фланг. Там в пятидесяти метрах пятеро наших бойцов также вели бой с противником.

Больше поблизости никого не было.

Краем глаза заметил пару высунувшихся в оконные проёмы немецких голов, быстро их отработал и, повернувшись к Садовскому, спросил:

— Слушай, а ты сейчас с кем сюда прибежал?

— Один, — ответил тот. — Лейтенант госбезопасности Воронцов дал задание найти тебя и передать, чтобы ты к больнице не приближался, а работал на расстоянии. Сюда немцы отошли.

— И я ему о том же, Михаил. А он всё вперёд норовит ползти, — закивал в его поддержку Апраксин.

— А я тебе не об этом говорю, — сказал я и поправился: — в смысле — спрашиваю. Я хочу узнать, ты один сюда прибежал или с кем-то из красноармейцев? И если с кем-то, то где он?

— Один, один. Командир приказал, и я мигом сюда, тебя искать.

— А ты говоришь, — продолжил я недоумевать, обращаясь теперь к Апраксину, — что на телеге сюда мы только с тобой вдвоём ехали? Ещё бойца со мной не было?

— Вдвоём конечно, Лёшка, — ответил тот и забеспокоился: — Тебе что, мерещится что-то?

— Жесть! — обалдел от такой новости я, а потом констатировал текущее положение дел: — Хьюстон, у нас проблемы…

Сказать, что я был в шоке, это ничего не сказать. Я был буквально обескуражен. И дело тут было не в том, что мне привиделся кто-то или что-то. А в том, что сейчас я становился опасен не только для врагов, но и для своих. Было очевидно, что из-за множества контузий, усталости и истощения, нервная система у меня дала сбой.

Становилось очевидным, что мне нужен отдых. Но мог ли я себе позволить такой отдых тогда, когда ведутся боевые действия, и спасения из вражеского плена ждут наши люди?

Ответ лежал на поверхности: Нет! Не мог я оставаться в стороне.

Вот только была проблема в том, что, стреляя по врагу, я мог попасть по нашим. Ведь, сейчас уже никто не мог дать никакой гарантии, что всё, что я вижу, не является сумасшедшей галлюцинацией.

Ущипнул себя за руку и почувствовал ужасную боль. А всё потому, что щипать себя за открытую рану было по меньшей мере глупо.

В глазах потемнело. Немного поморгав и отойдя, подполз к Апраксину с Садовским и попросил пожать мне руку.

Те не поняли мой замысел, но всё же на рукопожатие ответили.

Посчитав, что такой проверки было достаточно, и эти двое являются реальностью, вновь отполз на свою позицию.