Неправильный боец РККА Забабашкин

С обнаружением себя, тут бы всё было вполне тривиально. Меня бы сразу вычислили, как только я решился бы на это. И даже не по шуму, что при стрельбе издаёт оружие. В конце концов, в тёмное время суток, только по звуку, определить точное местоположение стрелка очень сложно. Тут другая проблема — при выстреле из ствола оружия вырывается пламя от воспламенившегося пороха, которым начинён патрон. И, естественно, эту вспышку прекрасно видно в темноте на довольно большом расстоянии. А значит, ведущий огонь, при начале стрельбы, сразу же обнаруживает свою позицию.

Поэтому нет сомнения в том, что, если мне сейчас открыть огонь по противнику, что находится всего в пятистах-семистах метров от меня, то со стопроцентной вероятностью я почти сразу же буду обнаружен.

Конечно, немецкие пехотинцы, открыв ответный огонь, вряд ли сумеют в ту же секунду поразить меня. Но тут уже будет дело в другом. Увидев, откуда я веду стрельбу, солдаты противника попрячутся за техникой или переползут на другую сторону дороги, спрятавшись в кювете. И уже тогда достать мне их будет практически невозможно.

«Ну сколько я успею подстрелить до тех пор, пока не буду обнаружен? Солдат десять-пятнадцать? Ну и потом, пока они сообразят, что да откуда, ещё десяток-другой положу. И на этом всё. К тому времени остальные сообразят, что надо прятаться. Отсидятся, перегруппируются и начнут продвижение вдоль той стороны дороги, которую я не могу поразить. Ну а затем всё пойдет так, как, по идее, должно произойти. Противника в разы больше, а потому они просто сомнут наш взвод с приданными ему не умеющими плавать бойцами. Кстати, у последних судьба сложилась совсем неожиданно. Не хотели форсировать реку, идти в бой, опасаясь, что немцев там будет много, и вот теперь оказались в численном меньшинстве, и судьба их может быть очень незавидная. Воистину не знаешь, где найдешь, где потеряешь».

И вновь в голове зазвучал вопрос о помощи идущим на верную погибель красноармейцам.

И вновь я сказал себе, что сейчас прийти на выручку не в моих силах.

Спасая взвод от разгрома, я поставлю под угрозу главный план — внезапное нападение на врага со стороны лесопосадки. А это уже можно было смело называть преступлением. Именно так и никак иначе. Обнаружение нас противником повлечёт за собой целую цепочку негативных для нашей стороны событий. Если мы не сумеем застигнуть немцев врасплох, то с большой долей вероятности, те смогут перебросить резервы, окопаться и занять оборону. А дальше — больше. Если это произойдёт, то наш главный отряд мало того, что при атаке, которую будут ждать, понесёт серьёзные потери, так и не факт, что вообще после этого сумеет осуществить намеченный план по захвату города.

И именно в этом была вся сложность и трагичность ситуации. Мне предстояло сделать ужасный выбор между фактически обрекаемым на смерть взводом и отрядом, который я веду.

И я его сделал.

Быстро спустившись с холма, доложил о текущей обстановке Рябцеву и попросил передать по цепочке, что наших на дороге вот-вот уничтожат, а потому сейчас всем нужно быть предельно собранными и внимательными, ибо с этой секунды мы значительно увеличиваем скорость движения.

— Алексей, а чем это поможет? — не отставал от меня идущий рядом лейтенант. — На мой взгляд, дело тухлое. Единственное, что возможно сможет им помочь, так это хорошенько закрепиться и попросить перекинуть подкрепления с западной стороны Троекуровска. Для усиления обороны, опять же, можно часть охраны нашего штаба снять. Артиллеристов, что были отобраны для батареи, мобилизовать. Шофёров. Раненых, кто оружие может держать. Медиков. Других бойцов в городе вроде бы и не осталось. Все тут, с нами идут. Но под сотню они наберут. Глядишь, и отобьются. Ведь им не надо наступать. Им нужно просто держаться на позиции, не пуская немцев в Троекуровск. Ну а мы, как захватим Новск, часть людей оставим на обороне, а сами ударим немцам в тыл.

План был вполне годный, только было в нём несколько неприятных моментов. И я, обходя очередную воронку и сообщая об этом идущим позади, Рябцеву на них указал: