Неправильный боец РККА Забабашкин

— А дождь? Почему он идёт уже неделю, а то и больше? — решил я застать всех врасплох и поставить все точки над «i».

— Так бывает такое. Природу разве угадаешь? Иногда вообще пол лета дожди идут и тогда бедствия бывают.

— От чего? От сырости?

— Конечно. Урожай-то гниёт, и людям есть нече.

— Ладно. Всё с вами ясно. Получается наш мир, — вздохнул я, почувствовав, как с плеч упал груз тяжести.

Нет, по большому счёту мне было всё равно, наш мир или нет. Я сюда переместился и стал тут жить, а значит, мир этот в момент переселения разума отныне и навеки стал моим. Но всё же, в душе, весть о том, что этот мир не параллельный, а мой старый мир, вселяло радость. Не знаю почему. Радость и всё тут.

Апраксин же в ответ на мою фразу утвердительно закивал:

— Конечно, наш мир, Лёшка. Чей же ещё⁈ Войну с победой закончим, вернёмся домой и будем жить поживать, да добра наживать. Ох, ребята, как изменится наша жизнь.

— Как? — проявил любопытство Садовский.

— Кардинально, — неожиданно выдал умное слово простоватый Апраксин. — Уверяю вас, робяты, друзья мои, что жизнь будет у нас в сто разов луче, чем теперь.

— Да чем лучше-то? — не успокаивался Садовский.

— А всем! У нас. Как у победителей, будет еды вдоволь, у каждого по дому с хозяйством и коровой, а у тех, кто городской, по семикомнатной квартире, и ещё по автомобилю!

— Да иди ты, размечтался. Ты Роман Петрович ещё скажи, что по самолёту будет.

— Будет, — принял тот вызов. — А почему бы и нет? Всё будет. И самолёты тоже. Что тут в твоих самолётах такого прям этакого? Тоже техника, как и автомобиль. Только с крыльями. Ну да ничего, на машинах ездят, и на самолётах научимся. Ты только представь, выходишь ты значит поутру корову доить. Подоил «Зорьку», взял косу и в поле. Там, значить, покосил малёха-малёха, а потом бац и к своему самолёту, что на этом же поле стоит, да тебя ждёт-дожидается. Сел на него, полетал немного, а потом и обедать можно. А тебе жена крынку молока, да каравай с печи. Лепота!

— Во заливает! Во заливает! — заулыбался тяжело раненый боец, что лежал рядом.

— И ничего не заливаю, — отмахнулся Апраксин. — Говорю вам как есть: будут у нас самолёты, никуда не денемся. Полей под аэродромы у нас в стране видимо-невидимо. Взлетай и садись — не хочу. Вот сейчас, жили б мы, например, в этих краях, так аэродромов здесь понаделать можно было сколько хошь. Одни поля вокруг. Тем более, что и делать-то вообще на некоторых ничего не надо, они уже аэродромами числятся.

Услышав интересную информацию, решил перебить пространные размышления о будущем и поинтересоваться:

— О каком аэродроме ты говоришь?

— Так известно о каком, о том, что возля Мякитского.

— Микитского? Там, что, самый настоящий аэродром со взлётно-посадочной полосой?

— Ну да. Наш аэродром. Его прямо перед войной сделали. Сейчас там, конечно, наверное, немцы, но раньше наш был.

Сведения были более чем интересные. Оставалось прояснить только один небольшой нюанс.

— А ты откуда это знаешь?

— Так мы, считай, в тех местах оборону несколько дней держали. Вот я и зафиксировал ту обстановку, что была вокруг. А потом, когда с боями отступать от Новгорода стали, с этого аэродрома раненых на самолётах вывозили в тыл.

— Слушай, Роман Петрович, а скажи, пожалуйста, он далеко от Троекуровска?

— Да как сказать, относительно не далеко. Пожалуй, вёрст десять, может чуть больше. Точно тебе не скажу. Ты лучше у нашего лейтенанта госбезопасности поспрашай. Ему по должности, вроде как, положено о таких объектах знать.

Совет был дельный и я, несмотря на боль в ногах, ускорил шаг.

Воронцов шёл всё ещё рядом с телегой, на которой лежал Селиванов. Они о чём-то негромко разговаривали.

Я извинился, что перебиваю беседу и попросил Воронцова об аудиенции.

— Ты почему приказ не выполнил⁈ — насупился тот. — Тебе было приказано отдыхать! Так почему ты на ногах⁈

— Это срочно, — ответил я. — Разрешите вас товарищ лейтенант государственной безопасности, отозвать на одну минутку для срочного разговора. Надо поговорить.

— Раз срочно, то говори. Тут все свои, — вступил в разговор комдив и улыбнувшись добавил: — Мы с командиром разведки, даём клятву, что сохраним всё в тайне.

— Да я не про это… Я просто не хотел вас преждевременно информацией загружать. Вдруг она не подтвердиться и тогда…

— Не томи, Алёша, — прервал меня Воронцов. — Сам же говоришь, что срочно.

— Хорошо, тогда, товарищ лейтенант госбезопасности, у меня к вам вопрос: вы про аэродром, что под Мякитским, знаете?

— Да. Обычный аэродром. Перед войной введён в строй, — ответил он. Потом подозрительно посмотрел на меня, через секунду брови его взлетели вверх, и он удивлённо спросил: — Лёшка, ты что задумал? Хочешь самолёты на земле взорвать? Идея хорошая, но несвоевременная. Нам она сейчас вряд ли под силу. У нас раненые. А кто не ранен, тот истощён. Так что давай пока без диверсий обойдёмся, тем более что уходим мы в совершенно противоположную от этого аэродрома сторону.

— Вот моё предложение и состоит в том, чтобы остановиться и, развернувшись идти к тому самому мякитскому аэродрому.