Неправильный красноармеец Забабашкин (СИ)

Воронцов хмыкнул и покосился на меня. Ну а мне сказать в своё оправдание было, в общем-то, и нечего. Я прекрасно понимал бойцов. Они хотели выжить в мясорубке, которую нам предстояло пройти, и лишний раз попросту не хотели подставляться. Мне было очень обидно за них. Да, возможно, они были правы, когда чувствовали, что мы идём на сложное дело, но всё же я надеялся, что свои предыдущие заслуги в массовом выкашивании врага и наша совместная вполне успешная и слаженная работа не будут забыты, и они вновь захотят повторить подобный успех. Но, увы. Очевидно, что в данном конкретном случае им геройствовать совершенно не хотелось, и они закономерно рассудили, что своя рубашка ближе к телу. Но в том-то и дело, что выжить в грядущей битве можно было только, если мы сумеем победить врага не числом, а умением. А для этого нам необходимо было, невзирая на свои желания, броситься в этот омут с головой. Я был на это готов. Воронцов тоже. Эти же красноармейцы, чуя опасность, лишний раз рисковать головой не хотели. А раз так, то брать их с собой было рискованно. Дело предстояло серьезное, и иметь в помощниках тех, на кого нельзя рассчитывать в трудную минуту, было, по меньшей мере, глупо.

«Слишком много надежд все мы возлагаем на эту засаду, чтобы рисковать провалом из-за нерадивых помощников», — с сожалением вздохнул я и, как можно культурнее, сказал:

— Хрен с вами, дорогие товарищи. Обойдёмся без вас.

Однако моего демократичного настроя Воронцов не разделил. Он неожиданно крикнул:

— Отставить! Равняйсь! Смирно!

И когда все мы вытянулись по стойке смирно, толкнул небольшую речь.

В ней он в двух словах описал сложившееся на фронте положение и, всуе упомянув матерей двух нерадивых бойцов, поинтересовался:

— Кто хочет и желает уклоняться, саботировать приказ командования и стать врагом народа? Шаг вперёд!

Разумеется, такой подход возымел свой ожидаемый эффект, и никто никуда шагать не собирался. Более того, и Садовский и Зорькин сделали вид, что они вообще не понимают, о чём идёт речь, ибо они всегда готовы с радостью выполнить любой приказ командиров.

Их вмиг изменившееся поведение было понятно. Сейчас за трусость и саботаж приговор один — высшая мера социальной защиты. Расстрел. Ведь в таком сложном положении, как сейчас, оказались не только части нашей дивизии, но и в целом большинство советских войск на Западном фронте. И, разумеется, в таких тяжёлых и сложных условиях, когда враг прёт по всем направлениям, ни о какой демократии и свободе волеизъявления, разумеется, речи в армии и быть не могло.

Но всё же одно дело размышлять над тем, как должно быть, а другое дело — как оно есть в жизни.

Именно поэтому, на всякий случай, оставаясь на месте, чтобы не быть неправильно понятым, негромко, чтобы услышал только лейтенант, прошептал:

— Товарищ Воронцов, да зачем нам такие вояки? Зачем те, на кого нельзя рассчитывать в трудную минуту? Струсят и подведут. Отправь их в окоп, а мы сами без них справимся.

Тот повернулся ко мне и прошептал в ответ:

— Не волнуйся. Никто не струсит. Никто не подведёт. Просто они устали.

С этим я был, в общем-то, согласен. Бойцы действительно устали. События последних дней буквально вымотали всех нас, но, тем не менее, нехороший осадок на душе у меня после этого разговора остался.

И, естественно, после такого разговора с лейтенантом Зорькин и Садовский в назначенное время прибыли к железнодорожному депо. Они безропотно исполняли приказы, помогая грузить снаряды и мины в повозку, но чувствовалась незримая стена, которая словно бы выросла между нами.

Но что я мог поделать? Война. Тут не место для дебатов. Тут дело делать надо. Мало ли кто что хочет, а кто что не хочет. Тут Воронцов прав, есть поставленная боевая задача, на её своевременное решение командование рассчитывает. А значит, её нужно выполнить во что бы то ни стало, ибо от её выполнения будет зависеть не только наша жизнь, но и жизнь дивизии и города.

Вот всем вместе нам и предстояло выполнить ту самую боевую задачу.

В последний заход забрал и сопроводил из города снайперов, которые должны были обеспечивать прикрытие флангов, а также нескольких мотоциклистов, которые при помощи красноармейцев, не заводя двигатели, катили мотоциклы. Предполагалось, что именно на этих мотоциклах будет проходить наша эвакуация, когда противник опомнится и начнёт атаку на наши позиции.

В половине четвёртого утра мы закончили минирование. Я отвёл отряд охранения и обеспечения к городу и, вернувшись, обосновался на своей уже оборудованной к этому времени Воронцовым позиции, которая находилась практически ровно посреди лесополосы.

Настало время тревожного ожидания. И хотя нервы были на пределе, именно сейчас я, наконец, мог немного отдохнуть.

* * *

Штаб пехотного полка вермахта

Командир пехотного полка Вальтер Рёпке всю ночь был на ногах. Позор, которым он, потомок древнего бранденбургского рода, и его элитный полк были покрыты, можно было смыть только кровью, реками крови. И всё из-за проклятых русских снайперов.