Неправильный красноармеец Забабашкин (СИ)

Воронцов, заметив моё напряжение, поинтересовался:

— Алексей, что случилось?

Я не ответил, боясь упустить что-то важное, а просто пожал плечами, мол, не знаю.

Чекист не стал повторять вопрос, а, проследив за моим взглядом, прильнул к биноклю и тоже стал смотреть в небо.

Я же, так ничего необычного не увидев в небесах, принялся более внимательно осматриваться, иногда фокусируя взгляд на прилегающей к Троекуровску территории.

В самом городе из-за тумана от реки никакой активности противника видно не было. Как ни старался хоть что-то разглядеть и кого-то увидеть, мне этого сделать не удалось. Улицы были словно мертвы.

Убедившись, что там тоже тихо, стал рассматривать дорогу, которая связывала Троекуровск с Новском. Именно часть этой дороги мы заминировали, именно по ней, как мы ожидали, вскоре должен начать своё наступление противник.

После тщательного осмотра ничего подозрительного мне вновь увидеть не удалось. Дорога как дорога. Никакие группы сапёров врага по ней не двигались и, вероятно, двигаться даже не собирались. В общем, этого следовало ожидать, ведь мы установили свои сюрпризы, так и не попав в поле зрения врага.

«Но что-то меня всё же тревожит?! Что?» — не понимал я своё волнение, вновь и вновь рассматривая место минной засады.

Всё вроде бы нормально. Вокруг ни одной живой души. Сюрпризы на месте. Связывающие их и образующие одну единую сеть провода, спрятаны в неглубокую траншею и присыпаны травой и ветками. Некоторые сюрпризы, конечно, немного торчат холмиками из земли, но все они тоже вполне неплохо закамуфлированы и так просто, не приблизившись на довольно близкое расстояние, их не разглядишь. И уж тем более не определишь издалека, что это вовсе не кочка какая-нибудь, а большой «бадабум».

Одним словом, дорога была чиста и готова к приёму захватчиков. Но всё же, беспокойство не уходило, и я начал детальный осмотр прилегающей к дороге местности.

И вот, как-то очень неожиданно, мне вновь что-то показалось неправильным. Точнее сказать, не неправильным, а каким-то меняющимся, что ли. То есть смотришь ты вперёд, всё видишь незыблемым и без каких-либо изменений. А потом раз, и что-то поменялось. Но что? Ведь всё осталось как прежде, и этих самых изменений абсолютно невидно.

Расфокусировал зрение, потёр глаза и стал рассматривать общую картину.

Чекист, продолжавший рассматривать местность в бинокль, покачал головой:

— Не-а, ничего не вижу.

Зорькин и Садовский, поддавшись общей нервозности, высунули головы из окопа и тоже смотрели вперёд. Но в связи с тем, что биноклей и моего необычного зрения у них не было, совершенно понятно, что они также ничего не увидели. Однако свою лепту в разговор всё же внесли.

— Ни хрена не видно, — нервно постучав пальцами по костяшкам руки, произнёс Зорькин.

Ну, а Садовский, по своему обыкновению, задал более пессимистичный, но всё же актуальный вопрос:

— А что мы вообще высматриваем-то?

— Кто бы знал, — прошептал я и тут аж заморгал от неожиданности.

А произошло это, потому что я увидел крайне необычную картину. Кучки травы и грязи, что были в поле на той стороне дороги, где-то в полукилометре от неё, взяли, да и проползли несколько метров.

Моментально сфокусировал туда зрение и уже через секунду докладывал лейтенанту госбезопасности:

— Вижу не менее тридцати-сорока пехотинцев противника. Левее, на десять часов. Они ползут в междурядье, на картофельном поле.

Воронцов сразу стал осматривать то место в бинокль и уже через пару секунд произнёс:

— Ага. Вижу.

Каких-либо команд командир не подал, поэтому я также продолжил рассматривать неприятеля.

Все ползущие и маскирующиеся в поле солдаты врага были неплохо замаскированы. Кроме камуфляжной пятнистой одежды, каждый пехотинец для большей маскировки применял ветки кустарника и длинные стебли трав. Утренняя дымка и дождь способствовали незаметному продвижению, и, если бы не моё аномальное зрение, то вряд ли бы я смог заметить этот отряд с такого внушительного расстояния. Их и в бинокль-то разглядеть, очевидно, было очень сложно, что уж говорить про обычное зрение.

И в подтверждение моего вывода послужили слова нашего командира, которые он произнёс спустя долгие полминуты.

— Хрен его знает, Забабашкин, где ты там под сорок штыков насчитал?! Я пятерых только увидел.

— А я вообще никого не вижу, — прищурился Садовский, вглядываясь в сторону дороги.

Я спорить не стал, хотя мог бы, показывая направление каждого «холмика» и «куста» указать кто где расположился и как куда ползёт. Не было на это времени. Сейчас надо было решить, что нам с этим открытием делать. Как нам сообщить о ползущем наступлении в штаб дивизии?

Воронцов словно бы прочитал мои мысли.

— Эх, жаль, что мы сюда связь не провели. Судя по всему, наши их не видят. Туман, словно специально, у наших окопов более плотно стелется. И дождь этот проклятый ещё мешает. Так и проспят вражин, пока они перед носом не появятся.

— Тоже думаю, что не видят, — согласился с ним я и, наконец, задал самый важный на текущий момент вопрос: — И что мы в данной непростой ситуации будем делать?