Неправильный красноармеец Забабашкин (СИ)

Оно, собственно, было очень хорошо — я имею в виду, разумеется, для нас, а не для противника. Следить и за воздушными, и за наземными целями, при этом постоянно атакуя их, было бы для меня чересчур хлопотно. А следить за самолётами пришлось бы в первую очередь. Иначе нельзя. Иначе прозевать можно прилёт. Вот сосредоточишься на каком-нибудь танке или бронетранспортёре, а тебе сверху бомбу двухсотпятидесятикилограммовую скинут, и пиши пропало. Авиационным бомбам большой мощности совершенно не обязательно поражать цель тютелька в тютельку. Ей достаточно разорваться в десяти метрах, и всем, кто рядом, мало точно не покажется. Там ведь не только мощная взрывная волна поражает, а ещё и бесчисленное количество осколков, поэтому шутить с авиацией, явно, не стоит. Если бы, например, сейчас на горизонте появились немецкие бомбардировщики, то я бы был в тупике. По всей логике мне бы пришлось уничтожать их, а не танки, ведь из всех средств ПВО дивизии это умею делать только я. И всё потому, что по факту я и есть всё ПВО, с позволения сказать, дивизии в сто с лишним человек. И получилось бы не очень хорошо. Я бы уничтожал самолёты, а колонна танков бы, в это время, беспрепятственно рвалась бы к городу. И противопоставить бы им было почти нечего.

Все эти мысли в мгновение ока пронеслись в голове, и я, вновь пробежав быстрым и цепким взглядом по небу, радуясь, что самолётов не видно, продолжил уничтожение механизированных колонн, непроизвольно ёжась при каждом разрыве артиллерийских снарядов неподалёку.

Плотнее прижался к прикладу противотанкового ружья и выстрелил по очередному немецкому танку, который крутил башней во все стороны, вероятно, пытаясь найти подходящую цель. После попадания вращение башни прекратилось, а сама машина начала дымить. Открылись люки и оттуда полезли члены экипажа. Они стали перебегать на противоположную сторону дороги. Я невольно сфокусировал взгляд в ту сторону и увидел, что в картофельном поле уже оклемались пехотинцы, которых я начал отстреливать, но, очевидно, не добил до конца ещё в самом начале боя.

«Эх вы, картофельные вы души. Ожили? Ну, ничего, сейчас мы это быстренько исправим!»

Помня, что, кроме всего прочего, я на общественных началах также занимаюсь и деводителеризацией Вермахта, сменил калибр на более мелкий и, взяв винтовку системы Мосина, открыл огонь.

В первую очередь отстрелялся по экипажу подбитого танка. Ну а потом занялся окучиванием картофельного взвода, а точнее, его небольших остатков. Остатков там было не более десяти человек, которые, уже давно не помышляя о наступлении, копались в грязи и картофельной ботве, пытаясь помочь своим раненым.

Этот балаган пресёк на корню, да так, что вся эта ботва завяла буквально за десять секунд, получив ураганный полив свинцом.

Убедившись, что пехота противника уничтожена, а в магазине осталось ещё два патрона, стал искать для них подходящие цели внутри колонны. Эти цели нашлись почти сразу. Двое солдат, вытащив из кузова грузовика пулемет, залегли под его задним колесом и собирались открыть огонь по лесополосе.

Разумеется, такого кощунства я допустить не мог, сразу же в них прицелился, но выстрелить и поразить цель мне не удалось. И всё потому, что новый взрыв артиллерийского снаряда раздался совсем рядом и меня взрывной волной бросило вниз окопа.

— Ого! Ещё бы метров пять и попали бы, — поднимаясь на ноги, прорычал я, протирая грязной рукой не менее грязное лицо.

Но мне уже было всё равно, грязный я или чистый. Всё это было полной чепухой. Не до этого мне стало.

— Да и было не до того! — поднял винтовку с земли. Спешно перезарядил её, поставил рядом, прислонив к уцелевшей стенке окопа, и, прильнув к ПТР, вновь переключился на технику.

Выстрел! И очередной Т-2 стал дымить. Ещё один выстрел, и стоящий рядом с ним французский танк вспыхнул. Вероятно, я пробил ему бензобак, а потому он немедленно загорелся, присоединившись к множеству горящих собратьев. Не став отвлекаться на эту апокалиптическую картину, навёл ПТР на застывший за ними Т-1, что из пулемёта строчил по возвышенности, на которой мы находились, и, попав ему в борт, отправил осколками на тот свет весь экипаж. Откуда я это знаю? Так логично же, ведь после того, как этот танк получил повреждения и стал дымить, никто из экипажа из люков так и не вылез. Вполне возможно, что они не вылезали, опасаясь снайперов, то есть меня. Но, тем не менее, вскоре это стало совершенно неважно. Танк подымил-подымил и загорелся.

— Меня это тоже устраивает, — устало буркнул я, не став сочувствовать врагам, которые предпочли пуле огонь. Наверное, было именно так. Плевать.

Ниже по склону громыхнул ещё один снаряд. Звук долетел какой-то искажённый, тугой, медленный.

Закрыв глаза, потёр лоб и чуть-чуть, аккуратно тряхнул головой. Она стала очень сильно болеть, и я начал подозревать, что артиллерийский обстрел прошёл для меня не без последствий. Скорее всего, c одним из взрывов я вновь получил очередную контузию.