Неправильный солдат Забабашкин

Раненый красноармеец морщился от боли и стонал, находясь в полусознательном состоянии. Да, боец был жив, и это радовало, но огорчало другое. Все мы прекрасно понимали, что Апраксину нужна срочная медицинская помощь, а значит, и срочная эвакуация. Только как это сделать, если по нам ведётся прицельный огонь?

Вопрос был серьёзный, и ответ на него нам нужно было найти как можно скорее — пока боец не истёк кровью.

Хотел было залезть по стенке воронки и высунуться на секунду, чтобы разведать обстановку и постараться увидеть позицию ведущего огонь врага, но передумал, вспомнив, что, возможно, мы тут имеем дело не с удачливым солдатом, случайно попавшим в цель, а с профессиональным снайпером.

Такое предположение нужно было проверить.

— Неужели действительно снайпер? — словно прочитав мои невысказанные вслух мысли, озадаченно произнёс Воронцов, закрывая подсумок, откуда ранее доставал бинт. — Тогда нам отсюда выбираться пока нельзя. Нужно ждать темноты. Иначе полезем и также рядом ляжем.

Все согласно закивали.

— Товарищ командир, а может быть, грязюкой этой ещё больше измажемся? Глядишь, он нас и не заметит. Вот и выберемся, — нервно предложил Зорькин, трясущимися руками поправляя плащ-палатку раненого, на которой тот лежал.

— Сейчас опасно выползать. Снайпер, скорее всего, находится к нам на достаточно близком расстоянии. Не успели выстрел услышать, как пуля уже попала в цель. А раз он рядом, то и грязных нас сможет разглядеть. Апраксин, вон, тоже весь в грязи был, так немец его увидел. Тем более, наверняка у этого снайпера есть хороший снайперский прицел. И тот, гад проклятый, всё через него прекрасно видит, — сказал лейтенант, кивнув на неподвижно лежащего бойца.

Все вновь перевели задумчивые взгляды на хрипящего от боли красноармейца и каждый стал думать о нашем незавидном положением.

Да, Воронцов был прав — по темноте уходить нам было бы куда сподручней. Вот только проблема была в том, что темноты мы могли бы не дождаться. Сейчас немец нас прижал, осталось лишь понять, знает ли немецкое командование, что в ловушке находится именно тот русский снайпер, который изрядно покосил их ряды. И долго ли оно будет находиться в этом самом неведении, прежде чем решит направить весь огонь артиллерии на нашу открытую и незащищённую позицию, которая словно бы была создана для того, чтобы получать артиллерийские подарки.

«Да какие подарки!? Нам и одного на всех с лихвой хватит. Тут после взрыва все осколки найдут свои цели. Впрочем, о чём я говорю? Не нужны тут никакие осколки. Стенки воронки не дадут взрывной волне особо рассеяться, поэтому наши хрупкие человеческие тела впитают в себя всю взрывную волну, буквально испарившись в ней. Судя по взрывам, которые раздавались на соседним фланге, артиллерия у противника серьёзная. Поэтому шансов уцелеть, у нас практически нет. А значит, надо выбираться отсюда как можно скорее. Снайпер очевидно не просто так тут оказался. Неужели ловушку сделал? Вполне может быть и так. Рама нас заманивала, а снайпер вероятно ждал. И таки дождался своего часа. Мы приблизились к нему на опасную дистанцию поражения и теперь время работает против нас. Нам необходимо срочно отсюда сваливать. Вот только как?» — вновь спросил я себя.

Постоял с десяток секунд в задумчивости и по окончании этого времени попросил Садовского и Зорькина на ближайшей к противнику стороне воронки с помощью пехотных лопаток сделать несколько ступенек, чтобы можно было подняться наверх. Сам же, тем временем, примкнул к «мосинке» штык.

Дождавшись, когда пять ступенек будет готово, снял с себя каску и, надев её на кончик, полез наверх.

— Хочешь проверить, снайпер это или нет? И понять направление, откуда пуля прилетит? — догадался Воронцов и похвалил: — Хорошая идея.

— Так точно, — ответил я, собираясь поднять «приманку» над краем земли.

Но тут неожиданно мне пришла в голову тревожная логическая цепочка.

«Если там снайпер, то логично предположить, что в руках он держит именно снайперскую винтовку. А раз так, то пуля имеет большую первоначальную скорость и, следовательно, достаточно большую пробивную способность. А что случится тогда, когда такая вот пуля пробьёт каску и, по чистой случайности, ударится о металлическое лезвие штыка? Разумеется, это может быть чистой случайностью. Так сказать: одна случайность на миллион. Но все, же это же может быть? Может. А раз может, то очевидно, что после такой неудачи ничего хорошего со мной точно не будет. Очень вероятно, что будет рикошет. И куда, а точнее, в кого этот рикошет прилетит — одному Богу известно!»

Конечно, вполне возможно, и даже, скорее всего, я чрезмерно перестраховывался, нагоняя жути сам на себя и делая лишние движения. Однако я находился на войне — самой страшной войне человечества. А тут перестраховка никогда лишней не бывает. Её может быть недостаточно, это да. А вот лишней — вряд ли.